– А как жалованье?
– Целковых тридцать положат, а больше едва ли…
– Ну, это еще ладно… Вон в Туле я был, так там и вовсе работы нет.
– Неужели, – удивился Колесников… – Тогда становись к верстаку, будем вместе лямку тянуть…
Проработав месяца два на новом месте, Василий снял на окраине города маленькую комнатушку, выписал из Тулы Веру и зажил своей семьей.
По воскресеньям попить чайку да послушать тульские новости приходил Судаков.
На стол подавался фигурный тульский самовар, и начинались задушевные разговоры, воспоминания, расспросы…
Иногда Михаил заходил к Василию на работу – это было удобней: не требовалось просить отпуск у начальства.
Василий всегда отрывался на десять – двадцать минут и, предложив другу табуретку, угощал табачком.
Но как-то Михаил застал Василия настолько поглощенным работой, что тот даже не заметил его.
– Над чем это ты мудруешь, Васюха?
Василий обернулся и, обрадовавшись другу, стал ему возбужденно и радостно объяснять свою работу.
– Делаю занятную штуку для обучения солдат стрельбе – Филатов поручил.
– Что же это за штука, ты толком объясни.
– Падающие мишени… Раньше, бывало, лупишь и лупишь по мишени, а она ни с места. На войне так не бывает: солдат то лежит, то бежит – попробуй подстрели. Вот Филатов и велел такие мишени придумать, чтобы походили на живых солдат – двигающиеся и падающие. Я спрашиваю: «Есть ли где-нибудь такие?» «Нет, – отвечает. – В том-то и штука, что надо самим выдумать».
– И как же ты? – спросил Михаил.
– Да уж теперь дело к концу, удумал. – И он стал показывать и объяснять другу свое изобретение. – Эх, Мишуха, до чего по душе мне такая работа. Хлебом не корми, только дай что-нибудь выдумывать да изобретать!..
В мастерскую очень часто приходил Филатов, попросту разговаривал с мастерами, присматривался, как идут дела, давал советы.
Однажды, это было в погожее весеннее утро, Филатов вошел в мастерскую в белом кителе, ладно облегающем его полную фигуру, и с порога гаркнул:
– Здорово, молодцы!
Мастера приветствовали его хором.
Филатов обошел всех и остановился около Дегтярева. Разглаживая длинную шелковистую бороду, он стал наблюдать за его работой.
Дегтярев, привыкший к визитам начальника, продолжал опиливать зажатую в тисках деталь.
– Ловко ты работаешь, Дегтярев, а главное, точно, – сказал Филатов мягким рокочущим голосом. – А не сумел ли бы ты выточить из меди вот такие пульки?
Дегтярев взял бумажку, где карандашом был сделан набросок пульки.
Пулька эта была не тупоносая, которую знал каждый солдат, а остроконусная, совершенно незнакомая ему. Дегтярев задумался.
– Ну как, выточишь? – опросил Филатов.
– Постараюсь, ваше высокоблагородие.
– Ну так приходи ко мне в три часа.
– Есть, ваше высокоблагородие… Приду, – ответил Дегтярев.
Когда Дегтярев вошел, Филатов сидел за столом, заваленным бумагами и книгами, а около стоял молодой гвардейский офицер с аккуратными усиками, показывал ему какой-то чертеж.
– Входи, входи, Дегтярев, – пригласил Филатов. – Вот вам и мастер, Владимир Григорьевич, – обратился он к офицеру. – Золотые руки. Подойди сюда, Дегтярев, познакомься, это капитан Федоров.
Дегтярев смущенно приблизился к столу, но офицер сам протянул ему руку и очень просто, по-деловому, заговорил:
– Нам нужен хороший мастер, и Николай Михайлович рекомендует вас. Вот посмотрите, – он развернул чертеж остроконусной пули. – Здесь пуля увеличена в двадцать раз, и поэтому очень легко представить себе ее профиль. Сможете ли вы точно такую выточить из медного прута?
Дегтярев внимательно всматривался в чертеж, словно соображал, как и каким инструментом следует вытачивать эту пульку.
– Должен предупредить, – продолжал Федоров, – работу нужно выполнить очень точно. Малейшее отклонение от чертежа, и пуля полетит в сторону. Чертеж этот сделан профессором Михайловской артиллерийской академии генералом Петровичем на основании сложнейших математических вычислений по преодолению сопротивления воздуха пулями различной конфигурации.
– А позвольте узнать, – опросил Дегтярев, – эта пуля и должна быть самой лучшей?
