никогда не будет покоя? Почему так устроена жизнь? И это, по-вашему, свобода?
Она заикалась, запиналась. Ей казалось, что ее не понимают, что ее никогда не смогут понять.
– Мы оба свободны, – с улыбкой возразил Шарль. – Просто я люблю вас. А вам нравится Антуан. Выйдет ли из этого что-нибудь, зависит только от вас. Буду ли я знать – тоже. И тут я ничего не могу поделать.
Не снимая халата, он лег. Люсиль стояла рядом. Он снова приподнялся и сел на краю кровати.
– Это правда, – мечтательно произнесла она, – он мне нравится.
Они взглянули друг другу в глаза.
– Если б это случилось, вам было бы больно?
– Да. Зачем вы спросили?
– Ответь вы иначе, я бы от вас ушла, – объяснила Люсиль и, свернувшись калачиком, прикорнула на его постели. Через две минуты она уже спала, и Шарль Блассан-Линьер не без труда поделил одеяло поровну.
Глава 7
На другое утро Антуан узнал у Джонни номер ее телефона и позвонил. В четыре часа они встретились в его квартирке на улице Пуатье. Жилище его представляло собой нечто среднее между логовом студента и кабинетом солидного человека. Но Люсиль лишь потом осмотрелась в ней. Сперва она не видела вокруг ничего, кроме Антуана. Он сразу стал целовать ее, даже не поздоровавшись, словно они расстались в парке Сен-Клу минуту назад. Случилось то, что неизбежно бывает между мужчиной и женщиной, когда пламя жжет их обоих. Очень скоро из их памяти улетучились всякие воспоминания о мгновениях наслаждения, испытанных прежде, с кем-то иным; они уже не могли различить, где кончается собственное тело и начинается тело другого. Слова «стыд» и «бесстыдство» потеряли всякий смысл. Зато сама мысль, что через час или два придется расстаться, казалась верхом непристойности. Они уже знали: никакое движение одного отныне не покажется другому неуместным. Вспомнив язык юности, они шептали простые, неуклюжие, детские слова, слова плотской любви. Гордость за себя и за любовника, благодарность за это острое счастье снова и снова бросали их в объятия друг друга. И еще они знали, что подобное случается лишь раз в жизни и что не может быть ничего выше мига, когда ты нашел вторую половину себя. В то, что могло оказаться минутным увлечением, вмешалась телесная страсть, непредсказуемая и неумолимая, и теперь она превратит их встречу в историю любви.
Смеркалось, но они избегали смотреть на часы. Они курили, откинувшись на подушки. Их тела хранили запахи любви, любовной схватки, пота, и они вдыхали их, как два бойца, изнемогших в рукопашной, как два победителя. Простыни съехали на пол, рука Антуана отдыхала на бедре Люсили.
– Теперь я всякий раз буду краснеть при встрече с тобой, – сказала Люсиль, – теперь мне всегда будет больно, когда ты уходишь, на людях я не смогу говорить с тобой, не опуская глаз.
Она приподнялась на локте, мельком оглядела комнату, скользнула взглядом по узкому окну. Антуан положил руку ей на плечо. У нее была очень прямая и очень гладкая спина. Между ней и Дианой десять лет разницы, десять лет и вся жизнь. Люсиль повернулась к нему, он крепко ее прижал, потом ослабил объятия и погладил по щеке. Глядя друг другу в глаза, они молча, лишь взглядом, обещали: что б ни случилось, они проведут вместе еще тысячи таких часов.
Глава 8
– Не будьте таким мрачным, дружище, – сказал Джонни. – Мы ж на коктейле, а не на фильме ужасов.
Он протянул Антуану стакан. Тот машинально улыбнулся, не отрывая взгляда от двери. Он приехал сюда час назад. Он ждал Люсиль. Скоро девять, а ее все нет. Что могло случиться? Она обещала прийти. Он вспоминал, как уже на пороге она прошептала: «Завтра, завтра». И исчезла. А что, если все вчерашнее лишь ее минутная прихоть? В конце концов, теперь Люсиль содержит богатый покровитель, а молодых самцов вроде него сколько угодно на каждом углу. Уж не приснилось ли все это: сумерки, красный ночник, Люсиль в его постели? Что, если для нее их свидание было случайным эпизодом среди многих других? А он – просто самоуверенный глупец. К нему подошла Диана в обществе хозяина дома, американца, «обожающего литературу».
– Уильям, вы знакомы с Антуаном, – произнесла Диана утвердительно – точно не знать, кто нынче ее любовник, было б по крайней мере неприлично.
– Конечно, – подтвердил Уильям, окидывая Антуана оценивающим взглядом.
«Он бы еще приподнял мне губу, чтоб заглянуть в зубы», – с яростью подумал Антуан.
– Уильям рассказывает потрясающе интересные вещи про Скотта Фицджеральда, – продолжала Диана. – Тот дружил с его отцом. Антуан обожает Фицджеральда. Расскажите ему все, что вы мне говорили про…
Антуан не дослушал окончания фразы: вошла Люсиль. Ее ищущий взгляд побежал по гостиной, и Антуан понял, что имел в виду Джонни. На лице ее был написан ужас. Наверное, и он так выглядел еще пару минут назад. И тут она его заметила, остановилась, затем машинально шагнула к нему. У Антуана закружилась голова: «Сейчас я к ней подойду, прижму, поцелую в губы, а на остальное наплевать». Люсиль угадала его мысль по решительному выражению лица и едва не поддалась искушению. Ночь и день без него показались ей бесконечными. Шарля задержали дела, и она едва не умерла от страха, что приедет слишком поздно. Они замерли, глядя друг на друга как зачарованные. Потом Люсиль резко отвернулась – то был жест ожесточенного бессилия. Она не могла отважиться. Ей бы хотелось приписать свою нерешительность жалости к Шарлю, но в глубине души она знала, что просто боится.
К ней подошел Джонни. Он смотрел на нее с участливой улыбкой. Она улыбнулась в ответ, он взял ее под руку и повел к буфету.
– Вы меня напугали, – сказал он.
– Чем?
Она посмотрела ему прямо в глаза. Неужели уже начинается этот балаган: сообщники, друзья, посвященные, ухмылки за спиной? Только не это!
Джонни пожал плечами.
– Я хорошо к вам отношусь, – тихо произнес он. – Хотя вам это и все равно, я очень хорошо к вам отношусь.
Что-то в его голосе ее тронуло. Должно быть, он ужасно одинок.
– Почему вы решили, что мне это все равно?
– Ведь вы интересуетесь только теми, кто вам нравится. Остальные вам только мешают. Разве не так? Но в нашем маленьком кружке оно даже к лучшему. Сможете сохранить себя чуть дольше.
Она слушала его и не слышала. Антуан затерялся в толпе, в этом лесу. Где же он? «Где ты, мой дурачок, мой любимый, мой Антуан? Где ты, мой долговязый? На что тебе твои золотистые глаза, если ты меня не видишь? Я же тут, совсем близко, милый мой, мой дуралей». На нее волной накатила нежность. Как там сказал Джонни? Это правда, она замечает лишь тех, кто ей нравится. А нравится ей Антуан. Ей так редко случалось точно знать, чего она хочет от жизни.
Джонни смотрел на нее с завистью и грустью. Он и вправду относился к Люсили с симпатией, ему нравилось, как она молчит, скучает, смеется. Теперь ему открылось ее новое лицо – помолодевшее, юное, почти свирепое; лицо, преображенное страстью. Он вспомнил, как когда-то, много лет назад, у него тоже был человек, значивший для него больше всего на свете. Его звали Роже. Когда Роже входил в гостиную, Джонни казалось, что он не то умирает, не то едва начинает жить. С любовью вечно так: никогда не знаешь, явь это или сон. А Антуан-то не терял времени даром! Он ведь только вчера попросил у него телефон Люсили. Спокойно, как нечто само собой разумеющееся, – разговор мужчины с мужчиной. Как ни странно, в их отношениях была своеобразная мужская солидарность. Поэтому Джонни и в голову не пришло рассказать про этот звонок Клер, хотя обычно он делился с ней всем, что могло ее заинтриговать. Были еще вещи, которых Джонни не делал, хотя, видит бог, жизнь трудная штука.
Порыва Антуана, к счастью, Диана не заметила. Как раз когда Люсиль входила в гостиную, подол ее платья зацепился за круглый столик. Уильям недоумевал, отчего при упоминании о Фицджеральде этот молчаливый француз вдруг как-то дернулся. Но Антуан быстро совладал с собой, теперь он помогал Диане отцепить платье.
– У тебя руки дрожат, – сказала Диана громким шепотом.
Обычно на людях она обращалась к нему на «вы» – хотя бы для того, чтоб другой раз, как бы
