К чему ведет политика консерваторов? Жилищный кризис растет, многие семьи потомственных шахтеров ютятся в жалких лачугах, а новые дома отданы будапештским мятежникам! Кого поддерживает правительство?
Во время кружечного сбора в пользу так называемых беженцев рабочие вместо денег опускали записки: «Венгры, идите домой!» – «У нас есть свои бандиты!» – «Два позора – Вы и Суэц».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Рисунки: Несколько усталых мужчин и две женщины с маленькими детьми стоят у решетки забора, окружающего серый особняк. Их позы, выражение лиц говорят о том, что эти люди несчастны. Они чего-то ждут или, дождавшись, разочарованы…
На одной из колонн серого особняка небольшая медная доска с гербом:
Запись: За границей консульство – это клочок Родины. Только часто это не «Родина-мать», протягивающая теплые руки, а скорее строгий отец, готовый наказать и отправить домой наблудившего сына.
Но есть разница между наблудившим и заблудившим!
Глава восьмая
Получив приглашение на прием в советское посольство, Дэвид предложил Катлин поехать с ним.
– Возможно, нам удастся что-либо узнать об интересующем вашу подругу человеке. Лучше всего спросить первого секретаря. Я встречался с ним раньше, и он всегда был очень любезен.
Вряд ли Дэвиду действительно хотелось что-либо сделать для какого-то поляка, так неожиданно появившегося между ним и Катлин. Скорее всего теперь он старался дольше быть возле девушки и помочь ей понять всю нелепость случайного, как он думал, легкомысленного увлечения. Просто некоторое время ее не надо оставлять одну.
Ничто не выдавало его горьких размышлений, и Катлин даже подумала не без легкой обиды, что Дэвид слишком спокойно отнесся ко всему этому… Она согласилась поехать.
Однако возможность побывать в советском посольстве и радовала и пугала девушку. Там она встретит советских людей. Представителей того нового мира, о котором с увлечением рассказывал Ян, который для него был так дорог. С другой стороны, поверив сообщению в газете, Катлин не могла избавиться от чувства страха и неприязни к людям, пытавшимся увезти ее Яна.
Когда в маленьком автомобиле Дэвида они подъехали к дому посольства, вдоль тихой зеленой улицы стояло много машин, и швейцар в цилиндре, обычно дежуривший у въезда в квартал иностранных посольств, указывал прибывающим место стоянки.
Женщины в вечерних платьях, с оголенными плечами и руками, шурша подолами, поднимались по ступенькам крыльца, бросая косые, оценивающие взгляды на платья идущих рядом, улыбались, выражая вполне искреннюю, натренированную радость встречи со знакомыми.
Мужчины в темных костюмах и белых сорочках были солидно-степенны. Не отличался от них и Дэвид. Катлин взглянула на него как бы со стороны и увидела спокойного, со вкусом одетого, уверенного в себе джентльмена, пожалуй, немного стареющего. За круглым вестибюлем, в дверях, ведущих в зал, высокий седой англичанин в красной ливрее наклонился к Дэвиду и тихо спросил:
– Имя?
Дэвид ответил. Человек в ливрее выпрямился и неожиданно громко объявил:
– Мистер и миссис Браун!
– Вот как? – Катлин улыбнулась. – Миссис Браун?
Дэвид тоже улыбнулся и виновато развел руками.
– Конечно, он несколько поторопился.
Катлин не успела ответить. К ним спешил первый секретарь посольства. Белокурый, моложавый мужчина, хорошо говорящий по-английски, с едва заметным, скорее шотландским, чем русским, акцентом.
Дэвид представил ей секретаря – Иван Васильевич. И Катлин почему-то вспомнила, что, кажется, так звали многих русских царей, а последнего звали Ники.
Секретарь встретил Дэвида, как старого знакомого, – радушно и весело. Это понравилось Катлин. Она полагала оказаться в обществе чопорных дипломатов, каких показывают в кинохронике при вручении верительных грамот, и готова была к скучному, осторожному разговору, в котором обязательно, так ей казалось, каждая фраза означает совсем другое, чем ее прямой смысл. Но добродушная простота и веселая общительность мистера советского дипломата совсем не походила на то, что она ждала.
Секретарь увлек их к длинному, уставленному всевозможными закусками и винами столу.
Гости закусывали и пили стоя, держа тарелки в руках и не отходя от стола. Все же свободное место нашлось, и Дэвид и секретарь выпили по большой рюмке, а Катлин только попробовала знаменитую русскую водку. Она показалась ей горькой и слишком крепкой.
Вокруг стола и по всему залу шли оживленные беседы. В одной компании обсуждались еще не остывшие новости из Суэца, в другой спорили о достоинствах и недостатках спектакля, поставленного знаменитым Лоуренсом Оливье, в третьей рассказывали «Фани сториз» – смешные эпизоды из жизни провинциалов. Завязывались новые знакомства. Катлин становилось скучно. Кто-то громко постучал ножом по тарелке. Веселый шум оборвался.
– Леди и джентльмены, – сказал человек, которого Катлин никак не могла увидеть из-за спин высоких мужчин, – позвольте мне от имени советской делегации выразить благодарность пригласившим нас в Лондон коллегам…
– Это главный архитектор Москвы, – шепнул Дэвид, – академик.
Катлин без интереса прослушала короткую речь академика, как и ответное слово президента выставки
