Всем налили по рюмке, и Базиль произнес тост:
– За дружбу! За нашу Советскую Родину!
Ему аплодировали, а Николи-пикули полез целоваться к Гарри Бенсону. Гарри пришлось нагнуться, потому что он высокий и худой, а Ники маленький, полный.
– Едем к нам, мастер! – кричал Николи-пикули, хлопая Гарри по колену. – Мы из тебя сделаем знатного человека, будешь на собраниях в президиуме сидеть.
Но Гарри не хотел сидеть в президиуме. Он вообще не любил собраний.
– Я так глубоко врылся в эту английскую землю, – сказал Гарри Бенсон, – что теперь меня отсюда не вытащить!
А Базиль и Ники не хотели с этим считаться. Они всех приглашали ехать в Советский Союз, словно уже были хозяевами шахт или крупных компаний. Один русский, молча пивший джин, попросил:
– Вы мне напишите, ребята, как там у вас. Если я виноват, что ж, я приму наказание… Я приеду…
– Напишем, – пообещал ему Базиль и повернулся к Яну. – А ты уже написал заявление? Надо еще заполнить анкету и дать фотографии, такие, как на паспортах.
– Да, – ответил Ян, – у меня еще нет фотографий.
Он солгал. Наверно, это только я заметил. Я всегда знал, когда он говорил не то, что думал. Тогда лицо у него становилось чуть-чуть другим.
Но я обрадовался. Дело не в фотографиях. Он просто не хотел уезжать. Даже не захотел петь вместе со всеми. Когда они запели русскую песню про свою страну, какая она широкая и красивая, Ян потянул меня за рукав и шепнул, что нам пора уходить. Я видел, что ему не по себе, но мы выдержали испытание. Он остался со мной.
А русскую песню Ян спел первый раз в Глазго. Вы бывали в Глазго? Правда, этот город похож на Лондон не больше, чем старый докер на разбогатевшего бармена?
Глазго по-своему красив. Особенно окрестности города. Многие так считают. Мне он никогда не казался привлекательным. В нем мало парков и очень трудные улицы для пешеходов. С горы на гору. Очень много дыма. Прямо все почернело от дыма и в центре и возле доков. А доки тянутся чуть ли не до самого «Лох- ломонд», прекрасного озера Шотландии. Это верно, что, кто не видел «Лох-ломонд», тот не был в Шотландии.
По воскресеньям туда приезжают отдыхать те, у кого есть на чем приехать. Рабочие отдыхают в самом Глазго. Просто на улицах. Улица, на которой мы остановились, не имела другого цвета, кроме черного. Черные, закопченные стены домов, черный асфальт и даже первые встречные оказались негры. В конце улицы, над черной стеной, все время рвется к небу огонь. Широкое, неспокойное пламя. От него крыши построек окрашиваются кроваво-красным цветом. Это завод, делающий стальные листы для кораблей. Ну вот, Ян сказал мне:
– Дядя Билл, – он всегда называл меня так – «дядя Билл», – споем для этих рабочих.
Не знаю, что ему подсказало, но он запел русскую песню, которую мы всего один раз пели дома.
Про кочегара, заболевшего азиатским гриппом или что-то в этом роде. Мы хорошо исполнили эту грустную песню. Вокруг собралось много публики, но я видел, что денег будет немного. Ян пел красиво и трогательно и все смотрел на тот огонь, что рвался из-за стены. Он всегда пел красиво, но, я повторяю, на этот раз как-то особенно. К нам подошли несколько рабочих, старых и молодых.
– Что за песня? – спросили шотландцы. – На каком языке он пел?
– Это русская песня, – сказал я, – он пел на их языке.
– Все в порядке, – сказали они и потащили нас в пивную.
Вначале действительно все шло хорошо. Несколько раз мы спели вместе песню про кочегара, потом Яна учили петь по-шотландски. Песни, которые они поют во время «Кэйли» – праздника песни. Спели даже про битву при Баннокберне, это когда шотландцы побили англичан, 24 июня 1314 года. Все весело смеялись, как Ян выговаривал грозные слова. Тут один усатый механик, выпив лишнее, стал приставать к Яну.
– Ты русский! – кричал он, навалившись на стол. – Так почему ты поешь в Глазго?
– Я поляк, – ответил ему Ян, – вот у меня документ.
Усатый не унимался.
– Что я, полицейский сержант или клерк из таможни, чтобы проверять паспорта иностранцев? Я просто хочу знать, почему ты поешь в Глазго?
Ян как-то сжался, стал совсем маленький и не знал, что ответить. За него заступились другие.
– Напрасно ты разошелся, – сказали усатому. – Шотландия – свободная страна, здесь каждый может петь свои песни.
– Верно! – захохотал усатый. – Здесь может петь каждый, если он не может петь у себя дома!
– Откуда ты знаешь, что этот поляк не мог петь у себя дома?
– Ничего я не знаю, – ответил усатый механик, вдруг помрачнев. – Что поляк, что русский, – теперь это одно, а честные люди не поют на улицах чужих городов.
Ну, просто он совсем опьянел и говорил всякую чепуху. Однако после этого случая Ян долго не пел русские песни. И вообще я стал замечать, что с ним снова творится неладное. Он ходил слишком задумчивый, похудел. Мне было очень обидно. Разве я не старался, чтобы он не тосковал? Я подумал: «Нелегкая жизнь была у этого парня». Лучше не вспоминать, что испытали люди в фашистских лагерях, где гибли сильные мужчины и женщины, а он был еще совсем ребенком.
Надо было ему хорошо отдохнуть, развлечься. Мы не могли устроить себе настоящий холидей,
