– Погоди! – остановил он служителя. – Не гоже певца в колоде держать. Пусть тот лирник сюда придет и покажет, панове, не краше ли он скоморохов поет.
– Ой, добре! – весело закричал Глебович. – Нет на свете такого другого выдумщика, как ты, пан Ян… Одеть на бродягу личину!
Два стражника вели Андрона по хоромам богатого замка. Они крепко держали его за руки, но певец не сопротивлялся. Он шел легко и свободно, словно не пленник он был, а богатый хозяин, поддерживаемый под руки почтительными наследниками. Легкие седые волосы ореолом сияли над его головой, и прекрасная задумчивая улыбка блуждала по лицу. Он проходил по просторным хоромам, уставленным высокой резной мебелью, сработанной руками искусных мастеров. Шел по коврам, привезенным из Бухары и Хоросана. Мимо стен, на которых висели турецкие ятаганы, флорентийские рапиры, немецкие мушкеты. Мимо выставленной в шкафах золотой и серебряной посуды. Мимо сундуков, ломящихся от дорогого голландского бархата и сибирской рухляди…[13]
Если бы видел старый певец, какое богатство окружало его, он подумал бы, что попал в сказочное царство. Но певец был слеп.
Он слышал, как приближались к нему пьяный шум и звук настраиваемых инструментов, и понял, что его ввели в залу, где шло пиршество. Кто-то быстро и неловко стал надевать ему на голову мешок.
Андрон сорвал с себя мешок и отбросил его в сторону. В зале стало тихо. Андрон выпрямился.
– Пошто привели меня? – сурово спросил певец.
Скоморохи попятились. Пан Станислав поднялся с места. Андрон стоял, высоко подняв голову, со строгим и спокойным лицом. Его фигура вселяла невольное уважение и даже страх. Недаром в народе почитали слепых певцов, как неких священнослужителей, а часто и боялись, как колдунов.
Никто не ответил. Скоморохи прижались к стенке, испуганно поглядывая то на смутившегося хозяина, то на величественного старца.
Тогда Ян Забржзинский встал со своего места. Он поднял отброшенный Андроном наряд с конской «личиной» и хвостом, повертел его в руках и, посмотрев на старика, спросил:
– Может, для пана воеводы споешь, старый, песню свою?
– Нету у меня, ваша мосць, песен для забавы. Мои песни про горе…
– И про волю? – добавил пан Ян.
– И про волю, – ответил старик, возвышаясь на целую голову над паном Яном.
– О! – вскрикнул пан Ян и, вдруг подпрыгнув, хлестнул личиной по лицу Андрона.
Воевода, устыдившись, как бы гость не посчитал его трусом, сам взялся за дело.
– Ты что? Мутишь хлопов?.. Сказывай, что поешь?..
– Старые песни, ясновельможный пан, – спокойно ответил Андрон. – Еще отец мой их певал, а он, кажись, от деда выучился. Что люди те песни слушать любят, в том моей вины нет.
– Вот ты какая птица! – сказал воевода. – А знаешь ли ты, что я с тобой могу сделать?..
– А что можешь ты сделать? – улыбнулся певец. – В темницу посадишь, так мне и на воле света не видно. Казнить велишь, – я всякий день от бога смерти жду. Я помру, другой мои песни запоет…
– О, лайдак! – взвизгнул пан Станислав и, схватив со стола тяжелый серебряный кубок, метнул его в старика.
Андрон покачнулся и осел на ковер. Воевода, захрипев, рванул на себе ворот.
– Псам!.. Поганым псам киньте! – кричал, задыхаясь, пан Станислав.
Испуганные слуги жались к стенам. Они хорошо знали припадки бешеной ярости воеводы и боялись оставаться с ним в такие минуты.
Глебович рвал на себе одежды, хрипел и брызгал слюной. Забржзинский схватил его за плечи и пытался удержать бьющееся в судорогах тело.
– То напрасно, друже. Напрасно!
Но воевода уже ничего не слыхал. Вид его был страшен. Рот кривился в гримасе, глаза закатились, руки рвали и крушили все, что ни попадалось. Забржзинский отскочил в сторону. Скоморохи в ужасе разбежались. Слуги поспешно вытащили Андрона из зала…
Во дворе замка старый рыбак Ефим и его сын, привезшие воеводе чудо-сома, видели, как сбросили со ступеней тело певца.
Старый рыбак перекрестился и, сказав сыну: «Выезжай со двора, а я зараз», подошел к толпившимся возле Андрона дворовым людям.
Глава III
Прошло уже много времени, а Георгий и Янка все еще плутали по узким темным извилинам подземелья. Мальчик был утомлен, и Георгию приходилось то и дело останавливаться для отдыха. Бесконечные, неизвестно куда идущие коридоры, темнота, таинственные шорохи, внезапно возникавшие то впереди, то позади, начинали пугать его.
Мальчик судорожно уцепился за руку своего спасителя. Казалось, еще немного, и он свалится.
– Давай-ка присядем, – предложил Георгий.
– Давай, – еле слышно проговорил Янка и сел.
Георгий опустился рядом.
– Не тужи, Янка. Теперь уж недолго. Здесь где-то близко улица… люди…
