Пыпин удовлетворенно хихикнул. Он понимал, что решение капитана не понравится избалованному ребенку, и тогда Толика можно будет легко привлечь на свою сторону.
И точно: на лице мальчика появилась кислая гримаса.
— Дяденька капитан, за что? — захныкал Толик.
— В самом деле, за что? — провокационно подхватил Пыпин. — Ребенку уже и поиграть нельзя?
— Я моря не видел четыре года, — продолжал сетовать Толик.
— Это у него присказка такая, — пояснил я всему экипажу.
В душе капитана завязалась мучительная борьба. На одной стороне выступала жалость к ребенку, и он стеснялся крутых принятых мер. Достойным противником жалости был служебный долг. Он настойчиво напоминал капитану, что тот несет ответственность за судьбу мальчика и вообще за весь белый свет.
— Так и быть. Я разрешаю тебе свободу передвижения, но только под присмотром юнги, — сказал капитан, вытирая вспотевший лоб.
Это было мудрое решение. Молодой капитан мужал прямо у нас на глазах.
Но, к несчастью, в эти дни у меня выдалось много работы. Мне пришлось трижды совершенно случайно падать за борт и спасаться от морских хищников, которые уже давно, все эти пятьдесят лет, точили на меня свои зубы, шипы, пилы и молоты. Но я каждый раз проявлял исключительную находчивость и выручал себя еще задолго до подхода спасательной шлюпки. Темные хищники не знали, что, когда я летел за борт, в воде прежде меня появлялось мое отражение, которое казалось и моложе и упитаннее, чем сам оригинал. И пока они гонялись за пустым местом, мне удавалось обезоружить их поодиночке.
Лишенные средств нападения, хищники унылой оравой тащились за буксиром и умоляли меня на морском языке:
«Ванька, отдай оружие! Верни, мы больше не будем, честное слово».
В конце концов я вернул акулам зубы. Но не прежние смертоносные резцы, а безобидные вставные зубы из пластмассы. Чтобы им было чем жевать манную кашу. Потом я отдал остальным хищникам молоты и пилы, взяв у них обещание, что они сейчас же отправятся на ближайшую судоверфь, где строят деревянные баркасы, и наймутся пилить доски и забивать гвозди в обшивку рыбацких лодок.
Кроме этого, мне пришлось выполнять и другие обязанности, отведенные юнге на корабле еще со времен парусного флота. Я по неопытности выводил из строя навигационные приборы, продувал по просьбе бывалых матросов на камбузе макароны и выполнял массу другой крайне нужной корабельной работы. И при всем при том еще ухитрялся следить за Толиком и Пыпиным.
А у них неуклонно зрел тайный сговор. Занимаясь своей важной работой, я одним глазом наблюдал, как они в обнимку гуляют по моему родному юту и хулиган шепчет на ухо мальчику обольстительные слова, указывая рукой куда-то за горизонт. Поначалу Толик покачивал головой, не поддаваясь уговорам Пыпина. Но однажды я увидел, как доверчивый мальчик сдался и согласно кивнул.
Тогда я немедля, путем остроумных умозаключений проник в план, составленный Пыпиным. По коварному замыслу хулигана Толик должен был бежать с буксира, не дожидаясь, пока мы придем в ближайший порт.
Разумеется, Толику ничего не стоило взять и просто перенестись в любую точку земного шара. Для этого нужно было только пренебречь запретом взрослых людей. И Пыпин подбил его на этот некрасивый шаг. Но хулиган меньше всего заботился об интересах своего маленького союзника. Он хотел использовать его побег в своих корыстных целях. И придумал для Толика свой способ бегства.
— Твой способ, конечно, удобен, — нашептывал (как я догадываюсь) мальчику Пыпин в безлюдном закоулке буксира. — Но какой интерес от такого побега? Он же, тьфу, оскорбительно прост! А ты любишь сложности. И я предлагаю тебе…
Тут он зашептал Толику в ухо что-то такое, чего не смог бы услышать даже человек с безукоризненным воображением.
И все же мне каким-то образом удалось то, что непременно бы принесло мировую славу любому сыщику или чтецу мыслей на расстоянии. Я открыл способ, с помощью которого Толик собирался тайно покинуть буксир. По плану, намеченному Пыпиным, заговорщикам следовало сплести из тростника гондолу, а роль воздушного шара отводилась при этом нашему ничего не подозревающему и мирно летящему за нами баллону.
А вскоре у меня в руках оказался документ, подтверждающий мои логические выводы. Подметая палубу, я наткнулся на листок бумаги, подозрительно сложенный вчетверо. Я развернул его, и тотчас мне в глаза бросился следующий огромной важности текст:
Лукаво посмеиваясь, я надежно спрятал весь тростник, имеющийся на корабле. А вскоре ко мне подошел обеспокоенный Пыпин и спросил:
— Ты, случайно, не нашел чего-нибудь подозрительного?
— Вы имеете в виду вот это? Ваш план? — Я с застенчивой улыбкой вернул Пыпину листок бумаги.
— Нас разоблачили! — воскликнул Пыпин, не скрывая досады. — А я-то думал, куда исчез весь тростник. То было хоть завались, а теперь ни тростинки!
Потерпев неудачу, заговорщики притихли. А вскоре и вовсе произошло нечто невероятное: Пыпин впервые в жизни занялся общественно полезным трудом. Забежав по делам на минутку на ют, я увидел объявление, написанное на корме: «Паликмахерская». А ниже рукой Толика Слонова было приписано: «Мужские и женские прически. Стрижка и бритье. Подправка усов».
«Ну и ну», — подивился я и, еще не смея радоваться своей педагогической победе, отправился на клотик, куда меня бывалые матросы послали за кипятком.
Забравшись с чайником на клотик, я набрал кипятку и собрался было спуститься вниз, да бросил сверху случайный взгляд на океан и увидел, что со всех сторон к корме нашего буксира стекаются киты. И океан прямо-таки кишел ими. Уже казалось, я видел все на свете, но еще никогда не приходилось наблюдать китов в таком неописуемом количестве.
«Что бы это значило?» — удивился я, что-то начиная подозревать, но еще не зная, что именно.
Спустившись с мачты, я едва не столкнулся с Толиком Слоновым. Мальчик, как угорелый, носился по судну, подавал на ют горячую воду и чистые салфетки.
— Заходите, Иван Иванович, мы вас тоже побреем! — пригласил мальчик на бегу.
— Спасибо, я бы с удовольствием. Да только где это видано, чтобы юнга брил бороду и усы? — ответил я тоже на бегу.
Так мы с ним и бегали. Я по своим морским делам, а он с горячей водой на ют. «Молодцы ребята, нашли себе занятие, нужное людям», — одобрительно думал я.
Только вот невольно пришлось мне заметить одно странное обстоятельство. Мальчик перетаскал на ют ведра горячей воды и горы чистых салфеток, но почему-то, носясь по кораблю, я не встречал ни бритых, ни стриженых.
Наконец у меня выдалась свободная секунда, я откатил на нос корабля целую бочку дифферента[6] и, переводя дух, бросил рассеянный взгляд в океан, только что сплошь покрытый спинами китов, и обнаружил, что его воды вдруг опустели, словно по ним промчался кто-то ужасный и распугал все живое. Лишь вдали, у самой черты горизонта, поспешно удирал последний замешкавшийся голубой кит.
А через минуту дела привели меня на ют. Здесь уже все стало по-старому. Вывеску кто-то стер, а
