Как они бродили по коридорам и жалобно мычали, прося прощения за свои неосознанные, но, выходит, страшные прегрешения. А лежачие беспокойно ворочались или распахнутыми глазами рассматривали потолок, чувствуя голод, жажду, сырость и горестное недоумение.
Водитель молчал несколько километров.
Потом рассказал.
Он ездил по этой дороге, когда вывозил шалинцев в Ингушетию. Вдоль дороги стояли больные и протягивали к проезжающим машинам руки. Иногда он останавливался и вкладывал в эти руки какую-нибудь еду, если у него с собой была еда. Слабоумные что-то нечленораздельно мычали или невнятно произносили слова, не всегда уместные, и сразу начинали есть.
А что происходило в палатах, с теми из больных, кто не мог подняться, кто не мог самостоятельно передвигаться и показать, хотя бы знаками, что он хочет есть или пить?
Этого не знает никто. Этого никто не узнает. Никто не заходил в палаты к больным.
Никто не видел, как они умирают.
После второй чеченской войны в корпусах лечебницы разместилась воинская часть. Теперь это закрытая территория, доступ на нее запрещен.
Что увидели солдаты, первыми вошедшие в заброшенную лечебницу?
Разлагающиеся трупы на кроватях, на полу в коридорах, всюду на территории лечебницы, за кирпичной стеной. Растасканные собаками кости.
Там, на территории, есть братская могила, одна общая яма, в которую свалили останки и засыпали землей. Может, залили сверху бетоном или асфальтом, устроили плац для занятий строевой подготовкой.
И я увидел грех, за который мы были наказаны поражением и гибелью. Не смерть сотен и тысяч федералов, пришедших на нашу землю с оружием в руках. Гибель детей Бога, его вечных детей, безумных, беспомощных, забытых и брошенных нами.
С Артуром Дениевым я познакомился там, на птицефабрике. Он был на пару лет моложе, чем я. Немного ниже меня ростом, но формой черепа и лицом очень похож. У него были такие же мягкие, славянские черты, русые волосы и светло-зеленые глаза. В отряде шутили, что это проказы моего прадедушки.
Мой прадед, Бети, был легендарной личностью. В Первую мировую войну он отправился на фронт, вступив добровольцем в Дикую дивизию. Вернулся на белом коне с отрубленным левым ухом и немыслимыми погонами на черкеске. Сельские балагуры рассказывали, что ухо коню он отрубил сам, перед возвращением домой, чтобы рассказывать небылицы о своем участии в кровавых сечах, где шашки врагов свистели у его лица. А однажды даже отрубили ухо его боевому коню – сам он едва успел увернуться.
На самом деле он служил конским доктором, ветеринаром, и, весьма возможно, в боях вообще не участвовал.
Послушать Бети, так за его подвиги его дважды награждали Георгиевским крестом, но он отказался надеть символ русской веры, так как был мусульманином. А еще его якобы произвели в большие начальники, офицеры. Чему свидетельством были красивые погоны.
Что это были за погоны, доселе неизвестно. Действительно ли Бети получил воинское звание или снял погоны с мертвого, а может, выменял или купил их – не знаю. В Дикой дивизии выходец из Чечни едва ли мог дослужиться более чем до какого-нибудь унтер-офицерского звания.
Хвастовство Бети вышло его потомкам боком: после Гражданской войны большевики внесли нашу родовую фамилию в черный список классовых врагов, как семью царского офицера или, может быть, генерала. Из-за этого сын Бети, мой дед, имел проблемы с поступлением на рабфак и был вынужден фамилию сменить.
Сам Бети особенным репрессиям не подвергался. Он спокойно жил в Шали до самого выселения чеченцев в Казахстан. После возвращения с германского фронта он сменил амплуа: из бесстрашного воина стал врачом. Вернее, обратился к полученной на войне профессии ветеринара. А лошадей лечить или людей, Бети большой разницы в этом не видел. Его пациенты тоже.
Лечил Бети методами народной медицины. Иногда следуя собственным оригинальным разработкам. Так он вылечил человека, который от стресса получил паралич. Раздевшись догола и обмазавшись сажей, он вскочил в окно к больному с горящим факелом в руках и крича: “Пожар! Пожар!”
Паралитик от ужаса забыл, что не умеет ходить, вскочил с лежанки и побежал из дома в сад. Шоковая терапия. Подобное лечится подобным – это еще Авиценна сказал, но Бети не читал Авиценну, до всего доходил своим умом.
В Казахстане Бети еще раз откорректировал свой имидж. Теперь он стал святым,
Он собирал публику у проруби и показывал листок с арабской вязью. Потом прилюдно рвал его на мелкие кусочки и бросал в прорубь. Когда обрывки пропадали в темной воде, он делал над прорубью несколько пассов, и эта же бумажка вновь оказывалась в его руке. Или такая же бумажка.
Маловерные утверждали, что это просто фокус. Однажды некий чеченец решил разоблачить Бети. Он решил повторить трюк, написал две одинаковые бумажки, сам порвал одну и после, вытащив из рукава похожую, продемонстрировал: вот она!
Но Бети покачал головой и сказал: нет, это другая. Ты просто написал на двух бумажках, одну порвал, а другую нам показываешь. А та, которую ты порвал, – у меня.
И продемонстрировал изумленной толпе клочок с арабской вязью, выведенной химическим карандашом, ровно такой же, какой был только что при всех порван и брошен в прорубь.
После этого в святости и магических способностях Бети больше никто не сомневался.
По возвращении из высылки Бети продолжил свою лечебную практику. Теперь он специализировался на лечении бесплодия у женщин. Молодая женщина выходила замуж, миновал год, другой, а беременности не было. Никакой мужчина не мог признаться в том, что проблема в его способности зачать. Он объявлял женщину бесплодной и на этом основании хотел даже расторгнуть брак.
Но оставалось последнее средство: лечебный сеанс у Бети. Родственники приводили к нему женщину, обвиненную в бесплодии. Бети смотрел на нее внутренним оком и ставил диагноз: она не бесплодна, но в ней засел джинн, который препятствует зачатию. Джинна надо изгнать.
Бети к тому времени был уже стариком, к тому же элией. Так что никаких подозрений быть не могло. Молодую женщину оставляли наедине с врачевателем. Он занавешивал все окна, гасил свет и начинал сеанс экзорцизма, изгнания джина. Стоящие под окнами родственники час, а то и более слышали, как истошно вопит и стонет бедная женщина, как скрипят полы и вся скудная мебель в доме, и сочувственно покачивали головами: сильный джинн, не хочет просто так уходить!
После изгнания джинна женщина выходила к родственникам с сияющим лицом, а месяцев через девять рожала своему мужу прекрасного ребенка. Только все дети были какими-то белобрысыми.
Потому теперь шутят, что у меня пол-Шали троюродных братьев и сестер.
Бети дожил до восьмидесяти с лишком лет, прожил бы и дольше, но после сурового поста на Уразу переусердствовал в разговении, съел целого ягненка и умер от заворота кишок.
Старики сказали, что он отправился прямиком в рай.
Историю Бети рассказали и при Дениеве, но Артур не стал обижаться, улыбнулся и сказал шутникам, что у них язык вертится, как у собаки хвост.
К птицефабрике Дениев пришел один, но с основательным багажом: целый чемодан вещей. Наши умники скалились: ты, Артур, как не на войну собрался, а замуж выходить! В наших краях невеста собирает свое приданое в большой чемодан.
Дениев спокойно ответил, что родители не знают, родителям он сказал, что уезжает в Россию на заработки и постарается там устроиться. Потому и чемодан собрал. А выбрасывать жалко.
Оружия у Артура не было: скудный арсенал, который ГКО выделил на шалинских резервистов, я весь раздал еще на пункте сбора в Шали: многие автомат взяли, а воевать не пришли. Видимо, решили оружие
