Чтобы принять версию г-на Энгельхардта, нужно согласиться с тем, что одно государство способно объявить войну другому из-за ничтожного помощника аптекаря, которому было всего девятнадцать лет; да и в дворянское достоинство его возвели непонятно по какой причине, без каких бы то ни было оснований. Что до Ласкариса, то я не сомневаюсь, что немецкий эрудит отыскал следы какого-то нищего, носившего эту фамилию, — как я уже говорил, очень распространенную среди греков, живших в Германии. Однако этот нищий ничего общего не имеет с нашим адептом, история которого все еще далека от завершения. Если же изучить внимательно жизнь Бёттгера и подвергнуть ее рациональному объяснению, то вывод напрашивается один: лишь обладание порошком Ласкариса делает ёго приключения не только правдоподобными, но и возможными.
Вернемся теперь к истории подлинного Ласкариса, который продолжал свою просветительскую миссию по пропаганде герметического искусства. В качестве новых эмиссаров он избрал двух молодых провизоров. В тогдашней Германии — такое складывалось впечатление — все аптекарские работники в свободные часы баловались алхимией; пусть они и не умели делать золото, но все-таки казалось, что они ближе к разгадке тайны. Этим, несомненно, объясняется тот факт, что адепт щедро поделился философским камнем с двумя молодыми людьми, которые ничего из себя не представляли и ничем не прославились.
Первым из них был Герман Браун, работавший помощником владельца самой большой аптеки во Франкфурте-на-Майне. После встречи с Ласкарисом он стал рассказывать знакомым, что кто-то из родственников перед смертью подарил ему небольшое количество трансмутационной тинктуры. Чтобы отличить ее от других, не изменив при этом свойства, он смешал ее с копайским бальзамом, отчего она обрела необычный цвет. Хозяин аптеки, доктор Эберхард, попросил испытать пресловутую тинктуру в присутствии его самого и нескольких друзей. Браун охотно согласился и совершил трансмутацию в золото сначала ртути, потом свинца. Тогда Эберхард обратился к самому авторитетному ученому здешних мест — доктору Горлахеру из Мюнстера. Тот согласился принять участие в проверке тинктуры, но при условии, что опыт произведет собственноручно. Браун против этого не возражал, и доктор Горлахер принял все меры предосторожности, что бы исключить возможность мошенничества. Он купил новый тигель, запасся изрядным количеством ртути у одного из своих друзей и нашел у себя старую свинцовую трубку, которая пролежала в доме много лет. Эксперимент проводился в его собственной лаборатории: сначала в тигель поместили ртуть, и роль Брауна свелась к тому, что он бросил в металл восковый шарик, смоченный в тинктуре. Горлахер сам закрыл тигель и, разогрев его в течение десяти минут, обнаружил, что вся ртуть обратилась в золото. Точно такая же операция была произведена со старой свинцовой трубкой, которая, в свою очередь, превратилась в золото высокой пробы.
Эта двойная трансмутация наделала много шуму. Браун, ничего не понимавший в алхимии, заявил, что в основе тинктуры лежит фосфор. Действительно, это вещество было изучено совсем недавно, и помощник аптекаря считал его чрезвычайно загадочным! Как только подаренный Ласкарисом философский камень иссяк, Браун вернулся к прежней однообразной жизни, однако он по-своему выполнил пропагандистскую роль, отведенную ему адептом.
Второго аптекаря звали Мартин; эта личность еще менее интересна: он ухитрился потерять часть порошка, из дурацкого любопытства смешав его с каким-то другим веществом. Остальной запас он использовал, чтобы пустить пыль в глаза каким-то девицам в надежде добиться их благосклонности, тогда как трансмутации следовало производить в присутствии почтенных ученых мужей, и Ласкарис, несомненно, дал ему соответствующие указания.
Итак, вернемся к нашему адепту, который во время путешествия в Богемию познакомился с советником Либкнехом, уроженцем Вены. Последний описывает своего спутника как человека средних лет, очень образованного: по его свидетельству, Ласкарис бегло изъяснялся на греческом, латинском, французском, немецком и итальянском языках. Убедившись в том, что советник — человек достойный, адепт ловко перевел разговор на герметическое искусство. Либкнех заявил, что считает все это пустыми бреднями и даже слышать не желает никаких аргументов в пользу алхимии. Он добавил, что поверит в возможность трансмутации, лишь когда собственными глазами увидит превращение металла в золото. Ласкарис не стал настаивать и сменил тему.
В очередной раз они остановились на ночлег в городке Хаш. Утром, перед тем как сесть в дилижанс, Ласкарис предложил советнику зайти к жившему по соседству кузнецу, обещая показать интересный опыт. Либкнех, который совершенно забыл о разгоревшемся накануне споре, охотно согласился. Тогда Ласкарис, поместив в тигель ртуть, быстро совершил трансмутацию с небольшим количеством своего порошка. Советник онемел от изумления, а адепт сказал, что произведет еще одну операцию, дабы окончательно убедить его. Кузнец, взяв другой тигель, вновь положил туда ртуть и расплавил на сильном огне. Ласкарис произвел трансмутацию, но при виде золота воскликнул:
— На сей раз золото получилось не таким хоро-шим. Сейчас я его очищу.
Это золото было помещено в третий тигель и расплавлено; адепт бросил в него несколько крупиц другого порошка, и оно стало белым. Когда его слили, обнаружилось, что теперь это чистейшее серебро. Ласкарис, подарив золотой и серебряный слиток совершенно ошеломленному советнику, решил расстаться с ним, — несомненно, опасаясь докучных расспросов. Адепт отправился во Францию, а три тигля, в которых была произведена эта тройная трансмутация, по сию пору можно увидеть в университете Йены.
Во Франции следы Ласкариса теряются, и мы вновь встречаемся с ним лишь в — 1707 году — благодаря записям уже упомянутого химика Диппеля.
В Амстердаме Диппель познакомился с человеком, который утверждал, будто владеет порошком, позволяющим произвести трансмутацию металла в золото или серебро. По его словам, он получил философский камень от адепта, пожелавшего ос таться инкогнито. Когда советник Диппель засыпал его вопросами, он согласился описать внешность человека, подарившего ему порошок проекции. Диппель, хорошо помнивший Ласкариса, по этим приметам тотчас опознал адепта. Незнакомец, увидев, что химик был знаком с его благодетелем, согласился произвести трансмутацию и сказал, что повторит недавний опыт своего учителя. Он привел Диппеля и еще нескольких человек в соседнюю мастерскую, где показал им медную пластинку примерно тридцати сантиметров диаметром, Поместив ее на печь таким образом, чтобы нагревался только центр, он бросил несколько крупинок белого порошка, и в середине пластинки произошла трансмутация меди в серебро. Тогда ученик Лаекариса перенес пластинку на печь меньшего размера продолжая нагревать только серебряный круг диаметром — примерно в четыре сантиметра, а затем бросил на него несколько крупинок красного порошка, произведя трансмутацию внутреннего круга в золото. Затем он вручил химику Диппелю пластинку, в которой расположились концентрическими кругами три металла — медь, серебро и золото. Диппель очень внимательно наблюдал за действиями своего нового знакомца и, желая показать, что никакого мошенничества быть не могло, сделал в записях своих специальное уточнение: «Мастер не просто продемонстрировал пластинку, но разрезал ее на куски, чтобы показать поклонникам алхимии, что порошок проник внутрь: он продал им эти куски по очень умеренной цене».
Без сомнения, анонимному мастеру не хватало великодушия истинных адептов — Сетона, Филалета или Ласкариса, которые всегда дарили присутствующим слитки, полученные в результате трансмутации. Тем не менее это был ловкий и умелый человек, вполне достойный доверия Ласкариса.
В течение еще нескольких лет, вплоть до 1715 года, наш загадочный адепт остается совершенно неуловимым. Мы вновь встречаем его в Гамбурге, в доме барона фон Крейца, который посвятил поискам философского камня тридцать лет жизни, но не достиг ничего, если не считать насмешек. У них с Ласкарисом произошел долгий разговор, и он признался, что отныне его единственное желание — совершить хотя бы одну трансмутацию в присутствии своих знакомых, чтобы покончить с бесконечными издевками и продолжить работу, обретя спокойствие духа и мужество. Ласкарис уклонился от прямого ответа и постарался лишь ободрить барона; но после его ухода тот с удивлением обнаружил на кресле, в котором сидел гость, маленькую коробочку с небольшим количеством красного порошка и дамским украшением. В приложенной записке было сказано, что это порошок проекции, и объяснялось, как им пользоваться. Что касается украшения, то это была серебряная брошка, одна из дужек которой подверглась трансмутации в золото. Видимо, адепт хотел показать, сколь велики его познания и мастерство, ибо он сумел произвести холодную трансмутацию, не расплавляя металл, так как в противном случае брошка потеряла бы свою форму. Барон ни на секунду не усомнился, что в его руках находится знаменитый порошок философов. Собрав всех своих знакомых и друзей, он, невзирая на их саркастические замечания, приступил к опыту,
