же сказал тебе. Просто ты не дала ему высказаться и объясниться до конца.
– Может, вы и старый, и много годов прожили, но ничегошеньки в наших с Гришкой отношениях не кумекаете. К тому же, кому? Кому, как не мне знать его голос? А? А ваша психология, это как философия – пустой звук в этой комнате, захламленной вещами. Какая может быть психология, если всю жизнь прожили среди неодушевленных предметов. А для психологии нужна душа.
– Может, у этих предметов тоже душа есть, откуда нам знать.
– Может и есть. А у некоторых людей нет. Но я говорю о живой душе. Поэтому… Нет, я уверена, не Гришка это звонил. На все сто – не Гришка. У Гришки тоже душа есть. Уж я это знаю.
Я знал, что если что-то Тасе втемяшится в голову – никакие слова не помогут. И даже порка. Бог с ним, убеждения по поводу, кто звонил, придется приберечь до лучших времен. Теперь главное – не допустить ее с заявлением в милицию.
– Ну ладно, Тася, – вздохнул я. – тебе, может, и лучше знать, хоть я уверен в обратном. Только… В таком случае, что ты решила делать?
– В таком случае – не мне решать. Это решать милиции.
Я чуть не подпрыгнул на месте. И чтобы не наговорить глупостей в ответ, закурил дрожащими руками сигарету и приоткрыв форточку, повернувшись к Тасе спиной, глухо выдавил.
– Ты опять о милиции…
– Опять? – Тасин голос сорвался на последней ноте. При чем тут опять?! Вчера одно было, а сегодня – совсем другое! Звонил-то кто-то неизвестный! А, спрашивается, зачем звонил? Головоломка? Напугать меня хотел? А может за Гришку выкуп хотел потребовать? Вот пусть милиция и решает.
– Так ты уже там была?
– Не успела. Звонил он поздно. А я рано к вам побежала. Но ничего – еще успеется.
– Я что-то не понимаю тебя, Тася, – я откровенно нервничал и, резко развернувшись, дыхнул ей сигаретным дымом прямо в лицо. Она закашлялась. И мне показалось, что на минуту я обезвредил противника газовым баллончиком.
– Не понимаю я тебя девушка! Этот Гришка… Ну, кто он такой? Кто? Ты сама говорила. Жалкий неудачник! Никчемный философ с претензией на философию. Никчемный муж, да и не муж вовсе, потому что жениться и под угрозой смерти не захотел! И никчемный любовник, потому что и любить-то по- настоящему не умеет. Все одна философия! Кто он, ну скажи кто?
Тася смотрела на меня с ужасом, открыв рот.
– Человеку уже за, за и еще раз за тридцать! Ни профессии, ни семьи, ни квартиры! Даже за холодильник расплатиться нечем! А уж свиньей какой был! Ты сама говорила! Тарелки за собой не помоет! Зато притворяться умел! Что сделать попросишь – он, видите ли, болеет. Здоровый кабан! Его никакая болезнь не возьмет! А если чуть и подкрадется – так он ее алкоголем вмиг вышебет!
Я разгорячился не на шутку. Мне казалось, что говорю не о себе, о ком-то постороннем. Которого искренне уже ненавижу.
– А куда он с тобой выходил? Куда приглашал? Ага, молчишь! Я не говорю о ресторанах, бог с ними. Это не по карману не только Гришке. А любому, сохраняющему здравый смысл. И хотя бы из гордости не желающему покорятся миру абсурдных цен. Но хоть в парк он хоть раз вышел с тобой прогуляться? Опять молчишь. И правильно делаешь. Это достойно минуты молчания. Как и то, что он ничего тебе не дарил. А ты, между прочим, его девушка. А девушкам положено делать подарки. А он даже сапоги тебе приличные не купил! Уже такая холодина – а ты в летних кроссовках.
Тася сделала протестующий жест. Но я тут же его перебил.
– А-а-а, понятно! На каждый Новый год в подарок флакончик туалетной воды! Самой дешевой, со скидкой, со своего супермаркета! А на 8 Марта – букетик мимоз? И в бесплатное приложение – уборка квартиры? Раз в год!
– На это 8-марта он мне подарил еще коробку конфет, – робко пролепетала Тася, с таким же ужасом глядя в мое раскрасневшееся, разгорячившееся лицо.
– Коробку конфет? – Я почесал затылок. Про коробку я забыл начисто. – Ну да, коробку! Так ее бесплатно раздавали сотрудникам, потому что просроченная! Но это не помешало твоему Гришке ее слопать за милую душу. Ты съела две конфетки.
– Одну. Я на диете.
– Нет, две! – решил я все-таки уточнить, потому что вспомнил – именно две тогда съела Тася. Так зачем прибедняться? – А ты всегда на диете! А твой Гришка наверняка нет! Он еще к тому же уплетал в три раза больше тебя! И за милую душу! Не смотря на общий бюджет!
Тася, словно утратив все силы и аргументы, опустилась в кресло.
– Неужели он такой подлец? – она с жалостью посмотрела на меня, словно просила, чтобы я поставил хоть один балл в его пользу. Но я был неумолим. Я уже искренне возненавидел этого парня.
– Да, Тасенька, образ более, чем непривлекательный!
– Но ведь что-то, хоть что-то в нем хорошее было? Иначе я бы с ним не жила? Да?
Я развел руками. И важно прошелся взад-вперед по комнате.
– Какая ты еще молоденькая, Тася. Живут и не с такими. Живут даже с преступниками. Вообще, девушки закрывают глаза на многое. И слишком многое прощают. Чего не скажешь о парнях. Вот ты с ним и жила. Потому что рядом никого не было. А вот он… Он бы ни один промах твой не простил. Более того – искал любой повод, чтобы смыться. А поскольку промахов и поводов у тебя не было, он ушел, так ничего и не объяснив. Украдкой. Среди бела дня. Как вор. Как последний трус. А ты еще хочешь заявлять в милицию о его пропаже. Поставить себя в наиглупейшее положение! Это тоже самое, что повесить объявление на каждом углу: от меня сбежал муж, верните мне его, пожалуйста! Представляешь, сколько это вызовет смеха.
Тасины плечи затряслись. Но не от смеха. А от слез. И мне стало ее искренне жаль. Эх, попадись мне этот Гришка, намылил бы я ему шею! Этому трусу и проходимцу!
– Ну ладно, ладно, девочка. – Я слегка надавил ладонью на Тасино плечо. – Не плачь, только не плачь. Этот парень не стоит твоих слез. Знаешь, сколько парней на свете! Ты только подумай! Твой бухгалтер бы в миг подсчитал! И ты бы поняла, как глупо плакать по одному, когда их миллионы. Тоже самое, что жалеть одну раздавленную вишенку в вишневом саду. Одно было преимущество у твоего дружка, что он был философом. Но заметь, был, но не стал.
– А вот вы стали! – Тася подняла на меня зареванное личико. – Так все подметить! Вы действительно психолог. Жить с вещами и все-все-все угадывать про людей.
– За каждой вещью – отдельная биография, Тасенька, – поучительно заметил я. – А вещи здесь необыкновенные. Принадлежащие необыкновенным людям, понимаешь. Значит и биографии необыкновенные, в некотором роде утрированные. А если я все знаю про уникальных людей, то что мне биография какого-то парня с улицы? Это даже не ребус. Это какая-то детская считалочка.
– Ну, раз вы все-все можете угадать. Тогда… Тогда скажите, зачем был этот звонок? Если это не Гришка…
– Ну вот… У попа была собака… Хорошо, если это не Гришка, тогда ответ еще более прост. Учитывая, что твой Гришка и трус, и негодяй, он вполне мог от страха попросить позвонить какого-нибудь друга. Простуженного друга. Или старичка-соседа, понимаешь? Чтобы самому не объясняться. И чтобы ты его никогда не разыскивала и навсегда отцепилась, понимаешь? Грубо, но правдоподобно и достоверно.
Тася открыла рот, чтобы вновь зареветь, но я вовремя зажал его ладонью.
– И плакать не надо. Будем думать о вишневом саде. А не об одной раздавленной вишенке. И навсегда забудем про милицию.
Тася передумала реветь. Благодарно кивнула мне. И даже улыбнулась. Я всегда подозревал, что Тася не из тех девушек, кто печали принимает близко к сердцу. И тем более – надолго. Тася слишком любила жизнь, чтобы долго печалиться в ней. И вишневый сад ей уже казался гораздо реальнее какого-то вчерашнего парня. Что ж. Дело пропавшего Гришки пора закрывать. И я это дельце провернул на славу. Как настоящий делец. Коим и был, и должен был быть антиквар. По всей логике, мои дела теперь должны пойти в гору.
Мои дела пошли в гору. Вместе со мной в гору уверенно и весело шла Тася. Я не знаю, какой помощницей была Элеонора Викентьевна, насколько она была приветливой с покупателями и насколько
