равномерной жизни, из года в год, они старятся раньше всего.
– Но есть еще, Дина. Это я насчет крови. Знаете, они могут заявить, что кровь старика антиквара и Карманова совпадали. И тогда точно не развязать узлы.
– Еще как развязать! – Дина потуже завязала цветастый шерстяной платок, наброшенный на острые плечи (как у цыганки). – Да, старик избегал врачей. Он им не доверял. И считал, что без них можно выиграть у жизни много дополнительных лет. Если хорошенько поторговаться. Он всегда торговался. А врачи, как налоговики. С ними годами не разживешься. Не знаю, насколько он прав… Но! Тем не менее, анализы его крови сохранились! И все благодаря его подружке Викентьевне. Как-то ей удалось его уломать, уговорить. Нет, вернее, обхитрить. Она сказала, что его кровь нужна для истории! Может быть, даже удастся его клонировать! Представляешь! Сыграла на тщеславии старика! Тот уши и развесил. Этакий Наполеон в глубокой старости, если бы тому посчастливилось постареть. И кому нужна его кровь? Если и Наполеона-то не нужна. Кому теперь какое дело, сколько у них было эритроцитов, лейкоцитов и тромбоцитов. Превышали они норму или наоборот. А старик был фанатично уверен, что он тоже часть истории, как и его вещи. Думаю, он глубоко разочаровался, узнав, что его забыли бы на следующий день. А его вещи нет. Поскольку они память. А он всего лишь кладовщик памяти. Понимаешь?
– А что тут не понимать, Дина? Но где эти анализы? Мне они, во всяком случае, не попадались.
– Викентьевна взяла их себе на хранение. Мол, у нее надежнее. Если со стариком что-нибудь случится (упаси боже, она и мысли такой не допускает и все же…). Так что я проникну сейчас же в ее дом. И раздобуду их. Викентьевна меня любила. И считала, что во мне кипит цыганская кровь. А от цыган можно ничего не скрывать. Они секреты уносят с собой, в дорогу. И, как правило, она со мной была откровенна. Так что мне много времени не понадобится.
Мы так заболтались, что не заметили, как подступило утро. Это было зимнее, позднее утро. Резко погасли звезды. И было еще темно, но можно было понять, что это утро. Машины стали визгливей, а люди громче.
И Сенечка зашевелился на раскладушке.
Мы подкрались к вешалке, и я набросил на Дину меховое манто.
– Ты иди, Дина. Тебе лучше уйти. Для них ты всего лишь воровка.
– А ты скажи, что цыганка. Они и поверят, и простят.
Дина выскользнула за дверь. И растворилась в заснеженной улице. Среди заснеженной толпы. И заснеженных домов. Смуглая, черноглазая она ослепительно смотрелась на фоне белого снега. И на ее черные волосы, которые она так и не покрыла платком, и на ее черное меховое манто, падал, падал ослепительно чистый снег.
Сенечка, часто моргая рыжими ресницами, непонимающе смотрел на меня спросонья.
– Вы уже на ногах, дорогой? Ну конечно, безусловно, в ваши-то годы. И спите вы, чай, не много. Почему так все несоразмерно? Несоответственно? Не по протокольному, что ли. В ваши-то годы и поспать подольше не грех. Спешить, поди, некуда. А вот мне недурно было бы спать поменьше. Столько ответственных поручений! А глаза так и слипаются. Похоже, проспал я весь караул, – виновато сказал он. Будто я его за это мог отругать.
– А куда бы я сбежал, Сеня? Мне бежать некуда. У меня никого и ничего нет.
– И это верно, – Сенечка широко зевнул и потянулся. – А мне приснилась красивая девушка. Лица не помню. Но знаю, что красивая. Она склонилась надо мной, и ее черные длинные волосы упали прямо на мое лицо. Она все время что-то шептала. Наверно, слова про любовь. Думаю, красивые слова. Ведь шепчут только про любовь? Вы как думаете, Аристарх Модестович?
Я пожал плечами. Меня это задело. С какой стати Сенечке Дина шептала про любовь?
– Не знаю, Сенечка, мне кажется, шепчут тогда, когда не хотят, чтобы кто-то посторонний услышал.
– Вот и я о том же, дорогой! Всегда не хотят, чтобы посторонние слышали про любовь. Вы как думаете, сон в руку?
– А я думал, ты Тасю забыть не можешь, – резко ответил я.
– Тася – это первое глубокое разочарование юности. Такое и впрямь не забывается, дорогой. Но очень, очень хочется, чтобы поскорее забылось. Про неприятное всегда хочется поскорее забыть. К вашим годкам, вы как считаете, я все забуду?
– Может и гораздо раньше.
До ста лет нужно еще уметь дожить, с раздражением подумал я. Сенечка вряд ли сумеет. Впрочем, почему я так разозлился на этого простодушного лопоухого парня? Если он всего лишь увидел сон, в котором непосредственно повинны мы с Диной. Если бы Дина не пришла, и сна бы никакого не было. И уж тем более, ни о каком сне в руку не может быть и речи. Если он искусственно создан. Я успокоился и примирительно улыбнулся парню.
– Тебе пора на работу, Сеня. Иначе на улице создастся аварийная ситуация. Похоже, усиливается метель.
Сенечка махнул рукой и вновь сладко зевнул.
– Приказано дождаться следователя. А я выполняю точно приказы. К тому же за меня сейчас светофор работает. Он тоже надежный постовой. Хотя на нашем перекрестке иногда барахлит. Вот вы поверите, дорогой, сколько я и в высшие инстанции обращался, вы же знаете, я человек ответственный. Сколько умоляющих писем написал. Бывало и кулаком по столу. Правда, кулак потом так долго болел. Даже по району прошелся для сбора подписей. Все как один подписались. У нас очень добросовестный район. Ан, нет! Никакого ответа! Правда один человек на должности, солидный такой человек, вы его наверно знаете, но фамилии упоминать не буду, и не просите. Так вот он и намекнул, мол, машина человека не подменит. Особенно когда не за страх, а за совесть, как я.
Сенечка даже приосанился, вытянул вперед живот. И стал выше ростом.
– Ты совестливый человек, Сенечка, – ответил я, вспомнив как сегодня ночью он «караулил» меня. Впрочем, я не в счет. Сенечка доверял мне и питал некий пиетет. Да и я с ним всегда мог договориться. Как сейчас, мы дружно договорились выпить крепкого чаю. «Чтобы проснуться окончательно», как заявил Сенечка. Мне же чай был нужен, чтобы не уснуть.
Под свист чайника и явился Роман. Стряхнул снег с клетчатой кепки английского фасона и пальто. Медленно прошел в комнату.
– Недурно вы приветствуете с утра гостя.
– Дорогого гостя, – уточнил Сенечка. Ему так и хотелось угодить Роману, поскольку он чувствовал вину за то, что не выполнил его поручения. И проспал. Сенечка стал тщательно стряхивать снег с воротника пальто у Романа. Хотя снег уже успел растаять.
– Обошлось без эксцессов? – ледяной взгляд Романа так и впился в Сенечку.
Сенечка поежился, словно от холода. Хотя в комнате было хорошо натоплено.
– Естественно, – ответил я за парня, – а что могло приключиться? Разве что, мы не сомкнули целую ночь глаз. Сеня, как ответственный работник, по долгу службы. Я от переживаний.
Сенечка бросил благодарный взгляд в мою сторону.
– Да уж, – Роман сделал глоток чаю, который услужливо ему налил Сенечка. – Есть за что переживать. Плохи ваши дела, Аристарх Модестович. Это я вам без преувеличений заявляю. Граждане Косулевы не ошиблись. Это я про группу крови. Которую обнаружили в подвале. И суда вам, похоже, не избежать. Хотя я вам сочувствую. В вашем возрасте уже другой суд, пожалуй, нужен. И далеко не здесь.
– Я не тороплюсь на другой суд. Меня пока этот устроит.
– Вот и славненько. Впрочем, как я вам уже заявлял, при хорошем адвокате, вас вполне могут признать невменяемым.
Сенечка закашлялся. И отставил чашку с чаем.
– Я это… Чего хотел сказать. Вы же знаете, я человек дела. И слова тоже. Это все в нашем районе знают. Могу даже предоставить рекомендательные письма от жителей. А то и попрошу одного человека на должности, вы его знаете, но фамилию пока что разглашать преждевременно. Это лишь по случаю.
– Что вы хотите сказать? – резко прервал его Роман.
Я тоже понятия не имел, что хотел сказать Сенечка.
– Ну, в общем, на досуге, я занимаюсь научной литературой по юриспруденции. Особенно меня
