– Может, он продает фальшивые трансепты американским коллекционерам? – высказал предположение Кловис.
– Как же можно продать трансепт? – удивилась миссис Риверседж. – Это невозможно.
– Каким бы образом он ни восполнял свой бюджет, – перебила ее миссис Троил, – я не допущу, чтобы он заполнял часы досуга ухаживанием за моей служанкой.
– Конечно же нет, – согласилась хозяйка. – Этому нужно немедленно положить конец. Но я, право, не знаю, что и делать.
– В качестве меры предосторожности тисовое дерево можно обнести колючей проволокой, – сказал Кловис.
– Не думаю, что это неприятное положение можно исправить за счет глупости, – возразила миссис Риверседж. – Хорошая служанка – это сокровище…
– Не знаю, что бы я делала без Флоринды, – призналась миссис Троил. – Она понимает мои волосы. Я уже давно махнула на них рукой. На волосы я смотрю, как смотрят на мужей: раз уж вас увидели в обществе вместе, то расхождения между вами – это ваше личное дело. Кажется, зовут к ланчу.
После ланча Септимус Броуп и Кловис остались вдвоем в курительной комнате. Первый нервничал и был задумчив, второй вел незаметное наблюдение.
– Что такое море? – неожиданно спросил Септимус. – Я не имею в виду то, что известно всем, а нет ли такой птицы, название которой созвучно этому понятию?
– Есть такая птица, – небрежно проговорил Кловис, – но вам она не подойдет.
Септимус Броуп удивленно уставился на него.
– То есть, что значит, не подойдет? – спросил он, при этом в голосе его послышались тревожные нотки.
– Не рифмуется с именем Флори, – коротко пояснил Кловис.
Септимус приподнялся в кресле, на лице его было написано явное беспокойство.
– Как вы узнали? То есть как вы узнали, что я пытался подобрать рифму к Флори? – резко спросил он.
– Не знаю, – ответил Кловис, – просто я так подумал. Когда вам вздумалось спросить меня про море, а имя Флори оказалось единственным, которое с ним рифмуется, то я подумал о том, что вы, наверное, сочиняете сонет.
Септимуса этот ответ не удовлетворил.
– Думаю, вам известно кое-что еще, – сказал он. Кловис усмехнулся, но ничего на это не ответил.
– Как много вы знаете? – в отчаянии спросил Септимус.
– Тисовое дерево в саду, – сказал Кловис.
– Ах вот в чем дело! Я наверняка где-то обронил эту бумажку. Но вы, пожалуй, и раньше о чем-то догадывались. Значит, вам известна моя тайна. Но вы ведь меня не выдадите? Мне нечего стыдиться, но все это не к лицу редактору «Церковного вестника», не правда ли?
– Думаю, что не к лицу, – согласился Кловис.
– Видите ли, – продолжал Септимус, – я на этом неплохо зарабатываю. Для моего образа жизни денег, которые я получаю как редактор «Церковного вестника», явно не хватает.
Кловис изумился еще более, чем Септимус в начале разговора, но он лучше владел умением не выказывать изумления.
– То есть вы хотите сказать, что зарабатываете на… Флори? – спросил он.
– На Флори пока нет, – ответил Септимус. – По правде, я бы даже сказал, что с Флори у меня одни неприятности. Но зато есть другие.
Кловис обратил внимание на то, что у него потухла сигарета.
– Оч-чень интересно, – медленно произнес он.
И тут, когда Септимус вновь заговорил, ему все стало ясно.
– У меня их много, например:
Это был один из моих ранних успехов, и я до сих пор получаю за нее авторский гонорар. А потом были «Как увижусь с Эсмеральдой» и «Моя любовь Тереза» – они обе были весьма популярны. А была еще одна ужасная вещь, – продолжал Септимус, покрываясь пунцовой краской, – которая принесла мне больше всего денег:
Разумеется, я их всех ненавижу; по правде сказать, из-за них я быстро становлюсь женоненавистником, но отбросить финансовую сторону этого занятия никак не могу. И в то же время вы понимаете, что мой авторитет в области церковной архитектуры и вопросов, относящихся до литургии, был бы ослаблен, а может, и вообще подорван, если бы стал широким достоянием тот факт, что я являюсь автором «Малышки Коры» и всех прочих куплетов. Кловис достаточно владел собой, чтобы участливым, хотя и несколько неуверенным голосом спросить, чем же привлекло его имя Флори.
– Сколько ни пытаюсь, никак не могу подобрать к нему рифму, – сокрушенно произнес Септимус. – Понимаете, чтобы рифма легко запоминалась, она должна быть сентиментальной и слащавой, а еще лучше вложить в нее что-нибудь из личных ощущений, как имевших место, так и предполагаемых. В каждом из куплетов либо должны упоминаться прошлые успехи – и хорошо, если их целая цепь, либо угадываться будущие счастливые достижения. Например:
Все это напевается на тошнотворную чувствительную мелодию вальса; в Блэкпуле и других популярных местах месяцами ничего другого не пели и не напевали.
На сей раз Кловис не смог сдержаться.
– Прошу простить меня, – в волнении проговорил он, – но не могу не вспомнить, какую серьезную статью вы согласились любезно нам прочитать вчера вечером; речь в ней шла об отношении коптской церкви к ранним христианским верованиям.
Септимус тяжело вздохнул.
– Видите, как получается, – сказал он. – Если бы меня знали как автора всей этой жалкой сентиментальной чепухи, то меня не уважали бы за те серьезные исследования, которыми я занимаюсь всю жизнь. Осмелюсь сказать, что среди живущих на земле никто не знает больше о медных мемориальных досках, чем я, я даже собираюсь когда-нибудь выпустить в свет монографию на этот предмет, и я же являюсь тем самым человеком, чьи частушки распевают загримированные под негров бродячие музыканты вдоль всего нашего побережья. Вы можете мне поверить, что я просто возненавидел Флори с той поры, как начал вымучивать приторные рапсодии про нее?
– А почему бы вам не дать волю чувствам и не вложить в один из куплетов затаившуюся обиду? Один нелестный рефрен тотчас же мог бы произвести сенсацию как нечто новенькое, если только вы не будете сдерживать себя.
– Об этом я не думал, – ответил Септимус. – И боюсь, мне трудно будет резко переменить свой стиль и отойти от неискренней лести.
– Вам вовсе и не нужно изменять своему стилю, – сказал Кловис. – Просто поменяйте чувство на противоположное и держитесь бессмысленного слога. Когда совладаете с остовом песни, я состряпаю припев, который, как я понимаю, один и имеет значение. Я потребую с вас за это половину авторского гонорара и прибавьте мое молчание по поводу вашей позорной тайны. В глазах окружающих вы останетесь человеком, посвятившим свою жизнь изучению трансептов и византийских духовных обрядов; и только в те долгие зимние вечера, когда ветер завывает в дымоходной трубе, а дождь стучит в окно, я буду вспоминать о вас как об авторе «Малышки Коры». Разумеется, если в благодарность за мое молчание вам захочется вывезти меня на отдых, в котором я сильно нуждаюсь, на Адриатическое море или в какое-нибудь не менее интересное место, и при этом вы оплачиваете все расходы, то мне и в голову не придет отказаться.
Позднее в тот же день Кловис застал свою тетушку и миссис Риверседж за посильной работой в саду, разбитом в стиле Иакова I.
– Я разговаривал с мистером Броупом насчет Ф., – объявил он.
