В первые годы собирательства его можно было надуть, подсунуть дефектный экземпляр или без должного количества иллюстраций. Позже он сам давал советы своим товарищам купить или не покупать книгу, дорого это или дешево. А в молодости его здорово обманывали, подсовывая ему так называемых «наполеонов», то есть фальшивые автографы, которые нельзя было показать специалистам, — засмеют!
Но ничто не могло его разочаровать. В ответ на все обманы и надувательства он еще усерднее и внимательнее засаживался за изучение библиографии.
Мне и до сих пор кажется удивительным это противоестественное, казалось бы, соединение: библиография и… эстрада.
Веселый, языкастый, гостеприимный, незаменимый собеседник в компании. И вдруг рядом — сухая, строгая, не терпящая отсебятины наука. А вот, поди ж ты, уживались в одном человеке, абсолютно не мешая друг другу!
Охота за книгами. Внимательное изучение и описание старинных книг. А рядом — огромная работа на эстраде. Гастроли по стране. Общественная деятельность. Работа с молодежью. На все хватало энергии этого неуемного человека. Работал взахлеб. Отдавая себя без остатка… Во все, чем он занимался, будь то эстрада или книги, вкладывалась вся душа и тот большой темперамент, который не покидал его до конца жизни.
В своих «Рассказах о книгах» Сокольский цитирует Анатоля Франса:
«Когда придет мой час, пусть бог возьмет меня с моей стремянки, приютившейся у полок, забитых книгами». «В этом положении А. Франса меня не устраивает только слово «бог», — пишет Сокольский.
Не знаю, как умирал Франс, но Сокольского мы снимали со стремянки…
Он не был «скупым рыцарем», хранившим и скрывавшим все, что есть в его библиотеке, и широко выступал в прессе с рассказами о «пришедших» к нему книгах.
Он ничего не делал тихо — громкий был человек! Громко любил эстраду. Громко любил книги.
Работа на эстраде очень помогла ему в создании увлекательных книг на, казалось бы, «сухие» библиографические темы. За много лет выступлений на эстраде он изучил публику, знал, как и чем ее можно заинтересовать. Недаром книги эти — «Рассказы о книгах» и «О прижизненных изданиях А. С. Пушкина» — имели большие тиражи и уже сами стали библиографической редкостью.
Эти бесхитростные, но искренние строчки, подписанные «Тоже книголюб», были напечатаны в июне I960 года в «Советском библиографе».
Перейдя из картотеки-каталога, тщательно готовившегося в тиши кабинета, сплошь заставленного — до потолка — книжными полками, на страницы сперва журналов и газет, а затем и отдельных книг, «Рассказы о книгах» Смирнова-Сокольского обрели в последнюю пору его жизни новую трибуну.
В тех же «Рассказах о книгах» говорится:
«Как-то я попробовал почитать друзьям некоторые записи о книгах. Сначала дома, потом на собраниях книголюбов, в редакциях газет и журналов и, наконец, просто зрителям, пришедшим в театр послушать мои эстрадные фельетоны. В разных аудиториях по-разному, где лучше, где хуже, но мне показалось, что рассказы о книгах слушаются без скуки…»
Так, рассказы о книгах потихонечку входят в, кажется, несовместимую с ними область — репертуар эстрадного фельетониста.
Конечно же, сообщение о том, что «продается девка, умеющая чесать волосы, и там же продается борзой кобель», напечатанный в «Московских ведомостях» 1798 года и обработанный фельетонистом Сокольским, — это было не только интересно вообще, но и ново по форме. Сокольский очень скромно пишет о том, как принимались массовой аудиторией эти его опыты с рассказами о книгах. Даже он, привыкший к успеху, ничего подобного не ожидал. Много разных людей разных профессий приходили за кулисы поздравить и поблагодарить Сокольского за доставленное удовольствие.
Последние годы жизни он выступает как артист все реже и реже. Причин тому много. О главной говорил он сам:
«Возраст играет не последнюю роль в выступлениях на эстраде. Умение отойти вовремя — это тоже искусство… Публике не особенно приятно встречаться даже с любимцами, которые щелкают «вставными челюстями». Хоть у Сокольского зубы были еще целы, но, но… Он открыто осуждал молодящихся стариков и старушек, желающих «реставрировать» свои годы…
«Эстрада, как и цирк, — искусство молодых», — не раз повторял он. Правда, он вынашивал мысль написать еще один, быть может последний, фельетон — «Москва старая и Москва сегодняшняя», но осуществить эти планы не удалось.
Товарищ верный, но жестокий и непримиримый как к себе, так в равной степени и по отношению к самым близким друзьям, коль те переступят этические нормы. Часто ошибавшийся в оценке людей. И болезненно привязывавшийся к хорошим людям. Собиратель книг, готовый ринуться за ними «хоть на край света». Неутомимый исследователь прошлого, жадно впитывавший и пропагандировавший настоящее. Снайпер острого слова и в жизни и на эстраде, хваливший и ругавший громко, без оглядки, что называется, «не взирая на лица». Таким был Смирнов-Сокольский.
Часто Николай Павлович говорил, что он мечтает «устроить» свои книги в Библиотеку имени В. И. Ленина, или, как часто он называл ее ласково, «Ленинку». Идут годы… и вопрос с библиотекой суждено было решить мне. Вопрос, что и говорить, трудный. Я благодарю разум, что он помог мне справиться с этой нелегкой задачей. Пока готовилась к печати эта книга, библиотека Н. П. Смирнова-Сокольского переехала в Библиотеку имени В. И. Ленина. Там ей оказали великую честь, сделав мемориальный зал артиста, писателя, библиофила. Теперь его книги стали достоянием народа, об этом так часто мечтал Николай Павлович!
Москва провожала в последний путь не только артиста, но и писателя-патриота, деятеля советской культуры, всячески старавшегося приблизить эту культуру к народу.
«Жизнь — это книга. В нее можно только прибавлять страницы, но выдергивать их нельзя. Иначе это будет не книга жизни, а обман», — говорил он. Перевернута последняя страница книги, именуемой «Н. П. Смирнов-Сокольский».
Пусть извинят меня читатели. Многое досадно ушло из памяти. Известная субъективность и пристрастность — неизбежные свойства самого мемуарного жанра. Но поверьте, все, что написано в этих отрывочных воспоминаниях, не придумано.
Так оно и было.
Сим. Дрейден. «Николай Смирнов-Сокольский. Дела и дни»
Документальная хроника[35]