– Кого тоись? Вы это мне?
– Пошел! Гони! – вскрикнул Шумский.
Извозчик начал хлестать по лошади, но, наконец, обернулся снова к Шумскому выговорил:
– Все прямо, аль куда завернете?
– Тебе сказано куда! – крикнул Шумский.
– Никак нет, барин, ничего вы мне не сказали.
– Гони! – повторил Шумский и стал думать, куда в эту пору мог выехать фон Энзе.
«Наверное в том трактире, где уланы бывают, – подумал он. – Тогда не нашел, а теперь, сегодня, мне будет удача! Чую, что мне будет удача».
– На углу Конюшенной остановись, – сказал он.
Минут через пять Шумский вошел в ресторан, где сидело много народу – человек по крайней мере шестьдесят; большинство были офицеры разных полков и в том числе три-четыре улана. Оглядывая всех пристально и злобно, он прошел во вторую горницу, где было еще несколько человек офицеров, и затем прошел в третью, но она оказалась пустой.
«Куда же я теперь пойду? Лучше весь день здесь ждать, он всякий день бывает тут».
Шумский вернулся в первую комнату, сел около маленького столика и на предложение услуг лакея ответил раздражительно.
– Ничего! Отстань!
Он оперся локтями на стол и казался всем окружающим человеком, тревожно и глубоко задумавшимся. Но он ни о чем не думал. В его голове крутились какие-то обрывки мыслей без всякой связи между собой.
Но вдруг он вздрогнул и вскочил, как от электрического удара, и двинулся вперед.
Перед ним явилась фигура фон Энзе.
Шумский подошел к улану вплотную и выговорил:
– Наконец-то!
Это слово произнесено было глухим голосом, но все, что было в ресторане, двинулось, а некоторые повскакали с мест. Люди, прислуживавшие публике, тоже сразу остановились. Все замерли.
– Что вам? – тихо отозвался фон Энзе.
– Жених ли вы ее? – выговорил Шумский через силу, так как чувствовал, что дыхание ему захватывает.
– Да, – отозвался фон Энзе и стал к Шумскому боком, плечом к его лицу и настороже.
– Что вы вчера налгали барону на меня? Отвечайте сейчас.
– Оставьте меня, – глухо отозвался фон Энзе, – или вы – погибший человек! Я скажу одно слово, и вы – погибший. Здесь много народу. Я здесь, при всех скажу. Уйдите, я напишу вам, объясню. Если же вы пальцем двините, я вас уничтожу…
– Ах, ты собака! – прошептал Шумский так тихо от спазмы в горле, что никто, кроме фон Энзе не мог расслышать.
Но, вместе с тем, он схватил и тряс улана за борт сюртука. Фон Энзе отмахнулся ударом кулака не столько сильным, сколько искусным, и Шумский невольно выпустил его и едва устоял на ногах.
– Я хочу драться. Ты будешь драться со мной! – задыхаясь, выговорил он. – Негодяй и клеветник!
Фон Энзе вспыхнул и крикнул громко:
– С тобой? Сказано – никогда! Теперь менее, чем когда-либо. Я не могу драться с подкидышем! Да, дерзкий и распутный блазень и шатун. Ты – подкидыш! Я тебе здесь объявляю и всем буду сказывать, что любовница графа Аракчеева купила крепостного мальчишку и выдала его за своего ребенка. И вот ты ходишь под названием Аракчеевского сынка. Ты – безродный подкидыш – без отца, без матери. И не с тобою идти на поединок дворянину и офицеру с незамаранным именем.
Шумский стоял ошеломленный, почти не видя ничего. Слова улана были несколькими тяжелыми ударами по голове его и будто оглушили его. Слова эти однако – бессмыслица! Но, вместе с тем, в этой бессмыслице чудится ему «что-то», что он уже давно, давно знает, хотя слышит теперь в первый раз в жизни. Это «что- то» всегда ведь было в нем, но было едва видимо, а теперь сразу выросло в нечто огромное, ясно видимое, тяжелое, давящее…
Да, это ложь, бессмыслица, глупость, клевета. Он все это слышит в первый раз, но нисколько не удивлен! Все это, однако, схватило его, давит и вот сейчас раздавит в прах.
– Последний раз… Я хочу драться! – заговорил Шумский бессмысленным голосом, чувствуя, что теперь дуэль уже нечто второстепенное, глупое, пустое… Все перевернулось, спуталось…
Он снова подступил к улану и тотчас засунул руку в карман сюртука, где был пистолет. Фон Энзе поднял кулак и крикнул:
– Возьмите! Я убью его.
– Нет, врешь… Я…
И Шумский вдруг полусознательно увидал себя и улана среди кучки обступивших их людей. Быстро вытащил он пистолет, вытянул руку, и дуло в одно мгновенье было уже у самого виска фон Энзе. Но выстрела не последовало. Что-то тяжелое налегло на Шумского со всех сторон.
