– Совершенно так, Сергей Сергеевич! – ответила девушка, причем лицо ее из веселого и приветливого стало сразу холодно и неприязненно.
Зверев поднялся, за ним тотчас же князь, и оба стали раскланиваться.
– Вы сегодня у нас откушаете? – спросила девушка.
– Как же-с… если позволите… мы предполагали… – выговорил Зверев.
– Прошу сделать мне эту честь и прошу погостить в Крутоярске денька три-четыре.
После этих слов Нилочки наступило сразу гробовое молчание в гостиной. Все до единого человека, мужчины и женщины, были поражены этими словами. В первый раз опекаемая сирота выразила желание или свою волю, не спросясь ни у кого, не предупредив тоже никого.
От опекунов и мамушки до штатной барыни Лукерьи Ивановны – все вытаращили глаза и устремили их на царевну.
А царевна сидела спокойно, с весело улыбающимся лицом, хотя с легким румянцем, заигравшим вдруг на щеках. И, глядя в лицо молодого князя, она как бы ждала прямого ответа.
– Если позволите… мы, конечно… Если на то ваше желание… – начал путать князь, почему-то тоже смутившийся, быть может, от мелькнувшей ярко надежды.
– Сделаете нам великое одолжение, – вымолвила Нилочка. – Мы тут живем так тихо, что рады гостям. А вы, Фома Фомич, и князь – тоже, хотя и незваные гости, а самые для нас дорогие… Позвольте мне просить вас пробыть в Крутоярске дня три-четыре и кушать ежедневно не у господ опекунов моих, а у меня.
Зверев и князь Льгов поблагодарили, поклонились и двинулись из гостиной. Вслед за ними двинулись и опекуны. И Жданов на ходу нагнулся к маленькому Мрацкому и шепнул ему на ухо:
– Вот так блин!
Мрацкий ничего не ответил и бровью не двинул.
– А за блином-то сейчас чистый понедельник! – снова шепнул Жданов и начал смеяться.
XI
Когда гости вышли, Нилочка чинно поднялась с большого дивана, как бы с какого трона, и тихо двинулась, в сопровождении мамушки и штатных барынь, в свои горницы. Однако у дверей первой же ее горницы придворные дамы крутоярской царевны откланялись и отправились к себе.
Нилочка осталась у себя глаз на глаз с мамушкой и, веселая, все еще румяная, бросилась вдруг на шею к Щепиной и начала ее целовать.
Лицо Марьяны Игнатьевны, уже несколько мрачное еще в гостиной, стало теперь темнее ночи.
– Что ж ты, Маяня? Что ты такая?! – воскликнула девушка.
– Ничего, золото мое…
– Как ничего? Посмотри лицо-то свое!.. Ты будто гневаешься, что я вдруг так распорядилась по- хозяйски… стала приглашать гостей.
– Нету… Что ты?..
– Как – нету? Вижу… рассердилась… А за что же? Оба мои опекателя молчат, видно, что хотят выжить поскорей из дому и прежнего опекуна, и молодого князя. Да и ты молчишь… Нельзя же так… Невежество!..
– А знаешь ли ты, Нилочка, зачем они приехали? Я тебе об этом не сказывала…
– Точно, Маяня, не сказывала, но я знаю…
– Как?! Каким путем?! – воскликнула Щепина. – Кто посмел тебе мимо меня нашептывать?
Нилочка подпрыгнула раза два как ребенок, потом отбежала, села в свое кресло около угольного окна, выходившего в сад, – ее любимое местопребывание, – и вскрикнула смеясь:
– Садись, Маяня, садись вот сюда!..
Щепина с тревожным лицом быстро подошла, опустилась на стул и пытливо впилась глазами в лицо девушки. Она приняла ее на руки через несколько дней после ее рождения, знала почти семнадцать лет и теперь не находила… Ее Нилочка исчезла!.. Перед ней сидела какая-то другая девушка, которая и смотрит, и говорит совершенно иначе.
– Что с тобой? Христос с тобой! – выговорила Марьяна Игнатьевна, глядя на питомицу и совершенно пораженная превращением, совершившимся на ее глазах в несколько мгновений.
– Ничего со мной, Маяня… Рада я…
– Чему?
– А тому, что князь приехал, и тому, что свататься будет нынче или завтра… Фома Фомич за него говорить будет, а Сергей Сергеевич отказывать будет, а Петр Иванович охать и жалиться будет, но тоже петь в голос Сергею Сергеевичу. А ты опасаться будешь, что и человек-то князь, может, нехороший, и буян, и столичный головорез. Ну, и всякое такое…
– Ну, ну, ну?.. – нетерпеливо и с тревогой в голосе выговорила Щепина.
– Ну, что ж… ничего!.. Всякий-то свое будет выводить…
– А ты-то, ты-то… сама что же?..
– Я-то?.. Я под опекой… Я ничего не могу!.. Как он мне ни приглянулся, как ни будь по душе, – что же я сделать могу?.. Да… одно я сделать могу…
Нилочка протянула руку, положила на пяльцы, стоявшие около ее кресла, точь-в-точь так, как
