– Тогда я ее исполню с удовольствием, не понимаю вашего предисловия… – улыбнулась государыня. – Говорите!
– У меня есть заранее приготовленный указ. Дайте мне ваше царское слово подписать его, каков бы он ни был. Дело самое пустое…
Трощинский достал из портфеля написанный лист и, держа его в руках, прибавил с чувством:
– Доверься мне, царица-матушка, и подпиши его не читая…
Императрица после мгновенного колебания протянула руку и вымолвила:
– Извольте… Подпишу! Но прочту все-таки…
Трощинский положил на стол бумагу. Екатерина просмотрела ее… Лицо ее тотчас стало сурово, но она резким движением взяла перо и подписала.
Указ повелевал заключение в крепости сенатского чиновника Поздняка за преступление по службе, но без объяснения, в чем именно оно состоит.
Трощинский просиял и стал горячо благодарить. Государыня ни слова не вымолвила и отпустила его, кивнув головой.
Вслед за Трощинским тотчас вошел личный секретарь государыни Храповицкий.[6]
– Задержи-ка мне, Александр Васильевич, Трощинского в приемной разговорами… – быстро вымолвила она.
Храповицкий поспешил исполнить поручение, а через четверть часа Екатерина поднялась и явилась в соседней горнице, где было много чиновников, дожидавших приема. Императрица ответила на поклоны и прямо направилась к Трощинскому, которому что-то рассказывал, конечно умышленно, Храповицкий.
– Дмитрий Прокофьевич, я к вам с просьбой… Сейчас мне на ум пришло…
– Что повелеть изволите, ваше императорское величество? – ответил этот, склоняясь.
– Просьба всенижайшая, сердечная. Обещайте мне, дайте слово исполнить, в чем бы дело ни заключалось…
– На смерть пойду, государыня, если указать изволите, – восторженно произнес Трощинский, польщенный такою милостивою беседой при посторонних лицах.
– Нет, дело простое, ничего для вас не стоящее. Достаньте-ка тот указ, который сейчас подписала я по вашему желанию.
Трощинский быстро достал бумагу из портфеля, который лежал на окне, и подал ее.
– Ну, вот… Этот самый… Дайте слово исполнить мою просьбу без гнева и без ропота?..
– Все, что изволите… – заговорил Трощинский другим голосом, предчувствуя, в чем дело…
– Разорвите этот указ.
Трощинский склонился молча и, немного меняясь в лице, разорвал лист пополам.
– Благодарю вас! – выговорила Екатерина. – Это доброе дело сделано вами. Ведь вся ошибка была в чернилах. Чернила очернили чистого человека в ваших глазах.
Трощинский вернулся в Петербург вне себя и, несмотря на позднее время, проехал в Сенат, где все его подчиненные по обыкновению были еще налицо, не смея разойтись до возвращения его из Царского Села.
– Доставить сюда сейчас Поздняка! – приказал он экзекутору.
Через полчаса сенатский секретарь, взволнованный, предстал на глаза его.
– Я докладывал ее величеству о твоем неслыханном преступлении! – строго сказал Трощинский. – Государыня желает знать, как все это произошло. Поэтому сознавайся и расскажи мне, когда, зачем и почему решился ты на подлог.
Поздняк пристально присмотрелся к лицу сановника и, вздохнув, вымолвил:
– Я ничего, ваше превосходительство, сказать не могу. Ни единого слова не могу прибавить.
– Сознайся, и наказание тебе будет легче… Ну, простое исключение из службы. Не сознаешься, на поселение в Сибирь пойдешь, а в крепости сгниешь. Даже хуже, много хуже будет.
– Как Богу и царице угодно.
– Так ты ничего не скажешь?! – крикнул Трощинский.
– Не могу. Помилосердуйте…
Наступило молчание.
– Ладно. Ладно… – заговорил Трощинский без конца. – Ладно, негодяй… Ладно… Так применим к тебе высшую меру.
И, кликнув солдат, сановник приказал:
– Отвести его в крепость и сдать от моего имени дежурному по караулу. Скажи, что долго у них не насидит. Его указано завтра судить по-военному и расстрелять… Ну, ступай…
Побледневший как смерть, Поздняк двинулся через силу; но, когда он был в дверях, Трощинский остановил его.
– Слушай. Ну, ради моих милостей к тебе… Ведь я же тебя из ничтожества взял и… Ну, из благодарности ко мне. Признайся, как дело было… Расскажи все, и пойдешь вот, сядешь сейчас за свой стол… Все забудем.
