– Приезжал утром толмач княжны персидской, секретарь ее, спрашивал насчет приема у вашей светлости…
– Чего ж ты мне не доложил?.. Я буду сам у вас дела выпытывать. А?..
И голос князя зазвенел гневно… Адъютант молчал и только слегка переменился в лице.
– Ну? Столбняк нашел!
– Я полагал, ваша светлость, что правитель канцелярии доложит, – дрожащим голосом проговорил офицер. – Секретарь прямо в канцелярию отнесся, а не ко мне… Я был наверху, у вашей свет…
– То иное дело… Ну, прости, голубчик… Прав. Позвать дежурного по канцелярии.
Несколько человек зараз бросились по коридору и рассыпались по нижнему этажу… Двое побежали на квартиру чиновника. Князь не двигался и ждал в швейцарской.
«Загорелось!» – подумало несколько человек из офицеров.
«Приспичило! – подумали и дворовые. – А может, и важное дело».
– Кто там сегодня дежурный?.. – спросил князь.
– Петушков, – отозвался кто-то.
– Петушков? – повторил князь и что-то будто вспомнил… – Петушков? Что такое. Мне что-то сдается? А что?..
Все знали, что именно князю вспомнилось. Бумаги, подписанные светлейшим Петушковым Таврическим, еще вчера поминали здесь в швейцарской и хохотали опять до слез…
Князь огляделся… все кругом улыбались и ухмылялись.
– Чему вы, черти?
– Да оный Петушков, – заговорил, выступая вперед, дворецкий Спиридонов. – Петушков тот самый, Григорий Лександрыч, что надысь распотешил.
– Петушков? Что за дьявол! Не могу вспомнить. А что-то такое помню. Глупость он какую-то сделал.
Князь вспомнил, но не спрашивал, и никто не осмеливался сказать сам.
– Ему у нас теперь, – продолжал дворецкий, – другого звания во дворце нет, как «ваша светлость».
– А-а! Помню! Помню… – вскрикнул Потемкин. – Князь Петушков Таврический.
Князь рассмеялся, все подражали, и гулкий смех огласил швейцарскую как раз в то мгновение, когда черненький и вертлявый чиновник появился на рысях из коридора.
– Ты, ваша светлость, дежурный сегодня? – спросил его князь.
Петушков смутился и сразу оробел при этом титуле в устах самого князя… И он понял вопрос по- своему…
– Я не виноват-с. Я сказывал сколько раз, – залепетал он. – Вот все знают… Запрещал, бранился, грозил, а они знай свое… Я не виноват. Вот как пред Богом.
– Что? Что? Что?.. – произнес Потемкин. – Чучело огородное. Что ты плетешь!
– Они все с того разу зовут… Я не вин…
– Светлостью-то тебя величают? Пущай, поделом! Так ты и оставайся светлейший Петушков до скончания своего века. А ты отвечай мне теперь, как, будучи дежурным, смел не доложить мне об персиянах. А?.. Был сегодня секретарь?
– Был-с… Господин Баур взялся сам доложить вашей светлости, сказал, что это дело важное…
– И не доложил. Важное! А сам забыл. От чьего имени был секретарь?
– От имени персидской княжны, что прибыла в столицу по делу своему…
– Какое дело?
– Ходатайствовать насчет обиды и претерпенья от властей тамошних. Просить хочет сия княжна заступничества российского…
– Мне-то что ж! Нешто я могу персидским шахом командовать. Добро бы еще султан турецкий… Что ж я могу…
– Так секретарь сказывал! – извинился Петушков.
– Знаю, что не порешил… Прыток ты больно на ответ, – несколько серьезнее прибавил князь и сморщил брови. – Я еще, ваша светлость, у тебя в долгу.
Петушков уже со слезами на глазах упал на колени и выговорил:
– Простите!
– Ну, кто старое помянет, тому ведь глаз… как у меня вот – будет!.. Как звать эту княжну?
– Ея светлость, княжна Адидже-Халиль-Эмете-Изфагань, – скороговоркой протрещал бойко Петушков, стоя на коленях.
– Молодец… Как отзубрил. За это одно простить тебя следовало… А ну, повтори! Повтори!
Петушков шибко повторил длинное имя персидской княжны. Князь рассмеялся.
– Коли персиянка, то и мирзой тоже должна быть. Фамилия же эта по городу – Испагань. А правда,
