своих статьях особого интереса вопросам топографии загробной жизни, в них нет упоминания о Млечном Пути. Но он совершенно определенно был «там», в декабрьском солнцестоянии в период величия Паленке. В статье Маркуса кроме того воспроизведена карта периода конкисты сапотекского селения и связанных с ним топонимов на горизонте, с полными космологического смысла именами, таким как «Горящая Гора» и «Женский Холм». В юго-западном секторе размещен топоним
Если же панцирь раковины символизировал положение солнца в солнцестояние «у подножия» южного тропика, у входа в преисподнюю, то можно ли не предположить, на основе «геометрического смещения» андской мысли, что вход на землю богов находился на другом тропике, наверху космической горы?
Последний раз инки отмечали декабрьский обряд Капак Райми в декабре 1533 года, на этот раз вместе с празднованием победы и «освобождения» от ненавистной оккупантской армии Кито и их теперь уже покойного изменника императора Атауальпы. Испанцы, в то время их «союзники», стали свидетелями сатурнального зрелища и особенно поражались бесконечным рекам мочи, которая лилась по желобам города от десятков тысяч нетрезвых участников праздника. Среди удивительных вещей, о которых они рассказывали, был парад мумифицированных останков инкских царей, включая останки Уайна Капака, который умер в Кито, вероятно, от оспы. Они изумлялись степени его сохранности — только кончик его носа отсутствовал.
Эти оценки свидетелей представляют особый интерес в свете сохраняющейся апокрифической традиции, согласно которой Уайна Капак был захоронен в Анкасмайу, реке, отмечавшей северную границу империи. По этой традиции, река временно отклонилась от своего русла, чтобы дать построить усыпальницу для умершего императора. После того, как выяснились намерения испанцев, инки из Куско спрятали мумии, но вице-король Толедо нашел их в 1571 году и, прежде чем сжечь их все, еще раз идентифицировал мумию Уайна Капака. Зачем же тогда понадобилось поддерживать вымысел, будто Уайна Капак был захоронен в русле Реки Анкасмайу?
Анкасмайу восходит с западной стороны андского водораздела, между Кито и Пасто, и течет на северо-запад в Тихий океан. Как уже отмечалось, кечуанское слово
У сибирских шаманов орел — это «отец Первого Шамана солнца, посланника небесного бога, посредника между богом и родом человеческим». В современном фольклоре аймара орел всегда классифицируется как принадлежность к «миру наверху», который, в свою очередь, как мы видели, связан с июньским солнцестоянием. Гарсиласо, повествуя о ряде ужасных знамений, предвещавших конец империи, описывает, как
Та же юго-восточно-северо-западная ось доминировала и в инкских обрядах июньского солнцестояния. Уртон полагал, что, так как мифы о Виракоче повествуют о боге, путешествующем на северо-запад и покидающем землю у Манты в Эквадоре, то ритуал инкских жрецов, которые прослеживали путь Вилькамайу — земного аналога Млечного Пути — к своим истокам у Горы Вильканота, чтобы повернуть отсюда на северо-запад к Куско, представлял собой воссоздание заключительного путешествия Виракочи. В подтверждение этого толкования Уртон привлек внимание к еще одному аспекту этого ритуала: согласно инкским священникам, истоки Вилькамайу у Вильканоты представляли «место рождения солнца». Отметив, что современные говорящие на кечуа жители обращаются к Млечному Пути как к двум рекам, рождающимся на севере, Уртон, далее, полагает, что это объясняет представление о том, что солнце «родилось в июньское солнцестояние, в «истоках» Млечного Пути. Строго говоря, истоки Млечного Пути находились у его северного края (рисунок 3.4а). Инкские священники явно увязывали это положение Млечного Пути с одновременным восходом Млечного Пути в июньское солнцестояние (рисунок 3.4Ь) — в последний раз встречающимся приблизительно в 650 году н. э. — и называли это «рождением» солнца в истоках Млечного Пути.
В свою очередь, эти наблюдения освещают еще одну информацию, которую прежде было невозможно поместить в связный контекст. Во-первых, имя Виракочи встречается в ряде гимнов, записанных Пачакути Ямки:
Обращая внимание на топографию вокруг высокой горы Вильканота, Хуан Ларреа описывал земной аналог этой формы, запечатленной на данной местности. Маленькое озеро у подножия этой горы находится у истоков не только Вилькамайу, текущей на северо-запад, но также реки Пукары, которая течет на юг в озеро Титикака. Тем самым топография Вильканоты в точности отражает космологическое представление о том, что на «горе июньского солнцестояния» солнце «рождается» у истоков двух небесных потоков Млечного Пути, один из которых течет на северо-запад к земле богов, а другой — на юго-восток к Титикаке, ассоциируемой с преисподней. Ларреа воспроизвел рисунок кубка для питья эпохи конкисты (рисунок 3.10), изображавший весь этот символический набор идей, как они представлялись в местном мировоззрении.
Наконец, огромное значение, придававшееся инками этому изображению, с наибольшей очевидностью проявляется в великолепной инкской святыне на Острове Солнца в озере Титикака. На восточной стороне острова инки смоделировали длинную лестницу от края воды вверх к источнику, стекающему от самого отвесного склона, где, как говорили, Виракоча создал солнце, луну и звезды. Вода из этого фонтана, облицованного безупречной инкской каменной кладкой, течет в большой, столь же совершенный каменный бассейн, а отсюда обратно в озеро через два канала по сторонам лестницы. Здесь, в духовном эпицентре Анд, инки вылепили космограмму Млечного Пути с двумя потоками, текущими с севера (утеса или горы) прямо в преисподнюю (озеро). Это тот же образы — противоположность горы озерам и родникам, — какие находятся на рисунке. Пачакути Ямки (рисунок 2.4).
Если инкские обряды рассвета в июньское солнцестояние сообщают нам нечто о «первоисточнике» священных влияний в Андах, хронист Пачакути Ямки приводит рассказ о последних днях на земле
Название реки Чакамарка буквально означает «мостик на самую высокую часть здания». Использование термина