Миранда прошла вперед, и Мэг не без труда закрыла входную дверь. Дерево покосилось от сырости, дверь не входила в раму. Она кинула взгляд в холл и увидела пузырящиеся обои. Внутри было холоднее, чем снаружи. Потом перевела взгляд на часы. Пять минут четвертого. Даже если они выйдут без десяти четыре, они и то могут опоздать.
Вероятно, гостиная была самой светлой комнатой в доме. Два окна в глубоких нишах стен, как делали в тридцатых годах двадцатого века; из них открывался захватывающий вид на гавань, где уже начинали мигать рождественские огоньки. Мэг смотрела в окно, чтобы избежать необходимости посмотреть на высокого, тонкого хищника, что-то уж слишком близко подобравшегося к Миранде.
Глаза у Миранды необычайно расширились.
– Мэг, – выдохнула она, – это…
Он полупоклонился Мэг и взял одну из ее безжизненно повисших рук в обе свои.
– Джон Стоунхаус, – сообщил он с широкой улыбкой, но без тени юмора.
– Джон Стоунхаус? – Она не могла понять, шутит он или говорит серьезно. – Джон Стоунхаус был членом парламента, не так давно исчезнувшим.
– Не имею к нему никакого отношения, дорогая леди.
Она отдернула свою руку и опустила ее в карман, словно предъявляя свои права на нее. Разыгралось ли у нее воображение, или он и в самом деле пытается овладеть Мирандой и ею? Он и не собирался накрывать к чаю, но подвел их к окну и показывал им разные местные достопримечательности, почти невидимые в сумерках. Его близость была ненавистна Мэг. Миранда уселась в кресло, обводя глазами комнату и то и дело глядя на него с таким нежным выражением лица, что Мэг почувствовала слабость.
– Бухта Ланна вон там, внизу. – Он снова ткнул куда-то в темноту. – Явно это единственное место, где можно купаться.
Миранда издала звуки некоей заинтересованности, но Мэг резко заметила:
– Мы выросли в Киле. И на этом побережье мы купались, когда нам было всего по три года.
– Ты никогда не рассказывала мне об этом, Миранда.
Он опустил на нее взгляд с насмешливым упреком, и она рассмеялась, как будто это было очень забавно.
– Как-то не приходилось к случаю. Но ты мог бы догадаться, что мы бывали здесь раньше.
– Нет. Я думал, что художники типа Питера Сноу не вылезают из Лондона.
Мэг заметила:
– Питер не выносит Лондона. И дети тоже.
– Да, правильно. Здесь, я думаю, для детей просто рай. И вероятно, для художника тут тоже райский уголок. Но я знаю, что обо всем этом думаешь ты, Офелия. – И снова они оба обменялись понимающими взглядами и рассмеялись.
Мэг резко возразила:
– Нам пора идти. Алексу хотелось бы, чтобы мы присутствовали, если он вдруг забьет гол. К тому же в клубе уж наверняка будет сервирован чай. – Ее слова в напряженной тишине вылетали, словно пули из пистолета. Она подошла к камину, где едва теплился огонек. – Здесь очень холодно, мистер Стоунхаус. Помню, я смотрела этот дом еще в 1965 году, и тогда мне показалось, что здесь, должно быть, сыро.
Он наконец отвернулся от Миранды.
– Даже хуже чем сыро! По стенам в кухне иногда прямо потоки воды бегут! И еще здесь есть блохи! – Он не сводил с нее взгляда. Ей всегда казалось, что смотреть прямо в глаза могут только откровенные люди, но этот человек не был откровенен. Его взгляд подчинял ее себе, заставляя смотреть прямо ему в глаза и теряться в них. Она вскинула брови и сказала:
– Какой ужас! Простите, но в таком случае нам лучше уйти. Это совсем не место для моей сестры.
Миранда не шевельнулась.
– Полагаю, что у последнего постояльца были кошки. Ты тут чем-нибудь брызгал, Джон?
– Да. Уверен, что я отделаюсь от запаха. Но факт остается фактом – этот дом практически непригоден для жизни.
– Как это плохо. – Миранда посмотрела на Мэг. – Правда, сестренка?
Мэг натянула перчатки.
– Имя агента было Ален? – спросила она коротко.
– Да. Вы его знаете?
– И давно.
Миранда обрадовалась так, словно было сделано грандиозное открытие.
– Это тот самый, который чуть не надул тебя с Рыбной улицей? И он все еще где-то здесь? Джон – разве это не еще одно совпадение?
Джон Стоунхаус вновь обнажил в улыбке свои зубы.
– Это делает нас просто кровными родственниками!
Их обоих это опять развеселило. Мэг направилась к дверям.
– Нам действительно пора идти, Миранда. Миранда наконец поднялась.
