Стр. 239, строка 38 — стр. 240, строка 7. В обоих случаях вместо: «директора департамента» напечатано «презуса».
Стр. 240, строка 19. Вместо: «мой директор департамента» напечатано: «по крайней мере, мой начальник отделения».
Стр. 240, строки 24–39. Вместо: «и притом старый <…> Чего требовать?» напечатано: «и притом давно известный; но к нему прилеплен ярлык — не могу же я пройти такой факт молчанием!
Ибо новые ярлыки суть наши естественные союзники.
Ибо за новыми ярлыками является возможность запроса.
Ибо при виде нового ярлыка можно сочинить себе представление о новой вещи.
Ибо с новым ярлыком в руках можно предъявить поползновение и на новую вещь».
Стр. 241, строки 8-15. Вместо: «не нужно даже и четвертака <…> совсем раздробляемы» напечатано: «есть тысячи других средств, гораздо более простых и незамысловатых».
Стр. 241, строки 19–22. Исключено: «сверх того, она <…> ей пожелалось».
Стр. 241, строка 32 — стр. 243, строка 6. Вместо: «Очевидно, что для достижения <…> и запереть в часть» напечатано: «Откровенно признаюсь, я не понимаю этого факта, но как бы то ни было, понимаю я или не понимаю его, факт существует — это верно».
Стр. 244. строки 4-15. Исключено: «Зачем прибегать <…> посредством четвертака».
Стр. 244, строки 23–25. Исключено: «Нет, это дело <…> бесхитростным образом».
Стр. 245, строки 7-10. Исключено: «будет называть <…> обязанностей!»
Стр. 245, строки 18–24. Исключено: «Но если я <…> мне надобно!»
Стр. 245, строки 37–38 — стр. 246, строки 2–3. Исключено: «а что же такое дисциплина <…> смысле они употребляются».
Стр. 246, строки 7-13. Исключено: «а в одно прекрасное <…> в настоящем случае…»
Стр. 246, строки 20–21. Исключено: «Совокупность всех <…> и подчинением».
Стр. 248, строки 9-13. Исключено: «Им хотелось бы <…> места непроплеванным».
Стр. 248, строки 18–31. Исключено: «Ужас! ужас! волосы <…> называют гражданским мужеством».
Стр. 248, строка 41 — стр. 249, строка 4. Вместо: «или быть дураком <…> общее любопытство» напечатано: «необходимо только, чтоб обстоятельства поставили человека в такие условия, которые подобной знаменитости благоприятствовать могут. Эти условия… но здесь я, по обыкновению, предпочитаю прибегнуть к примерам».
Строкой точек был заменен в «Современнике» текст корректуры: «Другую группу людей <…> со всеми необходимыми ударениями» (стр. 250, строка 14 — стр. 251, строка 14), большая часть которого (от «Воображаю я себе…») была включена потом в мартовскую хронику, но и там не появилась (см. стр. 656).
Всякий смысл потерял абзац: «Я знаю, что вам любо <…> на большой простор» (стр. 251, строка 42 — стр. 252, строка 10) после изъятия из него следующих мест: «которая обыкновенно царствует в низменных сферах», «в том смысле, что источники всей силы общественной не в другом каком-либо месте находятся, а именно в тех низменностях, где вам так привольно живется», «а деятельность, в свою очередь, совершенно немыслима до тех пор, покуда она не будет выведена из низменных сфер на большой простор».
Стр. 254, строка 29 — стр. 255, строки 11–12. Вместо: «Я уже успел прочесть <…> или Готов заранее» напечатано: «Этим несомненно приятным известием я и заканчиваю мою хронику».
Стр. 255, строки 28–37. Вместо: «По крайней мере, родственная «Современной летописи» <…> с тем, однако ж, ограничением» напечатано: «Но во всяком случае, позволяю себе думать».
Январская хроника 1864 г. отражает раздумья Салтыкова, вызванные продолжающимся натиском реакции, расправами правительства над революционерами, подавлением восстания в Польше. С иронией отвергает он радужные надежды либеральной печати на дальнейшие правительственные реформы в наступающем году (так, например, передовая № 1 «Голоса» от 1 января 1864 г. заканчивалась словами: «Полные отрадных надежд вступаем мы в новый год…»). Не вызывают сочувствия писателя и оторванные от жизни, от практической деятельности рассуждения о счастливом будущем, которое когда-нибудь наступит само собой (см., например, рассуждения Г. Е. Благосветлова в статье о Дж. Ст. Милле, в которой утверждается, что человечество, как бы оно ни колесило, достигнет светлого будущего и «если за тысячи лет своих страданий насладится одним годом счастья, то оно может без особенной горечи оглянуться на пройденный им страдальческий путь». — «Русское слово», 1863, № 9, стр. 10). С горечью пишет Салтыков о наступивших сумерках, о спертости атмосферы, о «понижении тона» — журнального, литературного, общественного, — как характерном признаке времени. Такое «понижение тона», по мнению Салтыкова, определяется и прямым административным давлением, и напором реакционных сил, и трусливой ограниченностью либералов, и нестойкостью либеральных кругов, еще недавно сочувствовавших демократическому лагерю.
Все отчетливее звучит в хронике тема народной пассивности — глупости «вдохновенных глупцов», одна из коренных салтыковских тем, ведущая к «Истории одного города».
Все менее обольщает он себя «мечтами о независимости и твердости убеждений в области русской публицистики» в условиях реакции, показывая, сколь разнообразны способы, при помощи которых можно привести литературу и журналистику «к одному знаменателю».
С январской хроники 1864 г. начинается открытая полемика «Современника» с «Русским словом», названная противниками революционно-демократических изданий «расколом в нигилистах» (см. Ф. М.
И «Современник» и «Русское слово» в 1863–1866 гг. остаются изданиями революционно- демократического направления. Они продолжают отрицать основы существующего строя, признают необходимость их коренной ломки, осуждают либерализм и его сделки с самодержавием, защищают подлинные интересы народа. Но победа реакции привела революционных демократов к переоценке перспектив движения, к пониманию невозможности близкой народной революции, к осознанию трагичности своего положения. Одновременно возникло стремление преодолеть просветительский утопизм, некоторую схематичность и прямолинейность предшественников, действовавших в период революционной ситуации. Новая обстановка требовала более трезво разобраться в противоречивости крестьянских масс, понять не только их силу, но и их слабые стороны, пассивность, общественную инертность. В такой обстановке само крушение надежд, ощущение трагичности, отсутствие четких положительных выводов свидетельствовали о понимании несостоятельности выводов иллюзорных, о нежелании довольствоваться ими и были шагом вперед на пути от оптимизма поверхностного, не осознающего сложности и противоречивости явлений, к оптимизму более исторически осмысленному и глубокому.
Сложность поисков, неясность перспектив определяли различное понимание путей, ведущих к конечной общей цели, различную тактику, рекомендуемую для практической деятельности. «Русское слово» видит выход в разработке вопросов социально-экономических и
