вопроса» привлекло наибольшее внимание печати. Вокруг очерка возникла острая дискуссия. Не поняв или не захотев понять принципиальной позиции Салтыкова, либеральная пресса «обиделась за женщин»; реакционная готова была приветствовать автора чуть ли не как своего союзника. Даже критик еще прогрессивного тогда «Нового времени» недоумевал: «…Сочувствует он <Щедрин> женскому вопросу, или нет?»[524]
В виду такой путаницы мнений Салтыков просил Михайловского выступить с разъяснением авторской позиции. Статья Михайловского появилась в мартовском номере «Отеч. Записок» 1873 года и может рассматриваться как своего рода автокомментарий к очерку. «Статья эта [525] привела многих в недоуменье, — писал Михайловский. — Автор пользуется известностью, имеющею в глазах читающего мира совершенно определенный характер. И вдруг этот человек пишет статью, в которой можно усмотреть отрицательное отношение к так называемому женскому вопросу, то есть к одному из пресловутых вопросов, наипаче подвергающихся травлям и облавам. Как не возликовать недругам женского вопроса и как не воскорбеть его друзьям!» Далее Михайловский раскрыл — первым из критиков — основную и глубокую идею всего цикла «Благонамеренных речей»[526], «Теперешние сторонники женского вопроса, — писал Михайловский, критикуя вслед за Салтыковым элементы буржуазного феминизма в русском женском движении, — стремятся доказать, что женщины вполне способны ко всем тем профессиям, которые доселе находились в исключительном заведовании мужчин, и, следовательно, имеют право стоять с ними рядом». Такое одностороннее решение вопроса, доказывал Михайловский, не удовлетворяет Салтыкова. «Другое дело, — продолжает критик, растолковывая эзоповский смысл салтыковского очерка, — если бы женский вопрос не был изолирован, если бы женщины внесли с собой, например, новые формы сочетания труда, новые политические или иные принципы. Тогда, я понимаю, доезжачие[527] имели бы резоны доезжать женский вопрос, а люди известного образа мыслей[528] класть в него всю душу свою. Но ничего такого мы не видим», — иронически и эзоповски раскрывает Михайловский в заключение суть того направления, которое хотел бы придать женскому вопросу Салтыков[529].
Полемический шум вокруг очерка «По части женского вопроса» объяснялся также и тем, что обсуждение этого вопроса Салтыков построил в острой полемике с либералами. «По части женского вопроса» — одно из наиболее ядовитых выступлений писателя против российского либерализма в разных его идеологических и практических направлениях, персонифицированных в фигурах «рассказчика» — «русского фрондера» или «русского Гамбетты» (дворянско-буржуазный либерализм) и Тебенькова — «столпа русского либерализма» (направление правительственного, или «бюрократического» либерализма). Подробнее см. на стр. 525, 527–528. Этим образам «противостоит» фигура «князя Ивана Семеныча», символизирующая более жесткий и репрессивный курс правительственной политики.
Хоть бы позволили в Медико-хирургическую академию поступать! <…> О, Суслова! — Женщин не принимали в высшие учебные заведения; программы Женских врачебных и Высших женских курсов, открытых в 1872 году, были в то время элементарны и не могли дать серьезного специального образования. Труд интеллигентных женщин использовался частными предпринимателями — в книжных магазинах, типографиях и т. п. На государственную службу женщина впервые была допущена в 1863 году в качестве кассира железной дороги («Совр.», 1863, № 5, отд. II, стр. 200), в 1864 году женщинам разрешили работать на телеграфе (утверждено в 1871 году). В доказательство способности женщины к самостоятельной деятельности часто приводился пример Н. П. Сусловой, окончившей в 1867 году Цюрихский университет и ставшей первой русской женщиной-врачом.
Я либерал, а между «своими» слыву даже «красным» <…> я Гамбетта, переложенный на русские нравы! — Кличка «красный» восходит к концу 50-х годов, когда «выскочки» из «партии красных», то есть сторонники крестьянской реформы, противопоставлялись «нашим», помещичье-крепостнической части дворянства (см. стр. 614 в т. 6, стр. 498 в т. 8 наст. изд. и ОЗ, 1869, № 10, отд. I, стр. 371). Репутация «русского Гамбетты» указывает на западноевропейские закономерности в развитии либерализма, выразившиеся в карьере этого французского политического и государственного деятеля, проделавшего путь от лидера левого крыла республиканской оппозиции в годы Второй империи до идеолога и проводника политики буржуазного оппортунизма в годы Третьей республики. Салтыков относился к Гамбетте крайне отрицательно и высмеивал его в очерках «За рубежом» (т. 14 наст. изд.).
В сороковых годах <…> аплодировал Грановскому… — Далее Салтыков прослеживает эволюцию дворянского либерализма, обозначая ее вехами не крестьянско-демократического движения, а вызванными им реформами 60-х годов и сопутствующими явлениями: «гласность», «устность», «мировые посредники», «вольный труд», «независимость суда» и т. д.
…когда все уже совершилось и желать больше нечего… — Очередная салтыковская отповедь либеральным славословиям по поводу реформ 60-х годов. См., например, высказывание «Русск. мира»: «…Настоящее время, когда все процветает и благоденствует, когда великие начала положены в основу нашей жизни, когда все преисполнено счастья и остается только употреблять всевозможные усилия к удержанию нашего настоящего благополучия…» (1872, № 225, 1 сентября).
…домашние Руэры… — то есть деятели охранительно- консервативной партии, по имени Эжена Руэра, одного из вождей бонапартистов, сенатора и президента Государственного совета в империи Наполеона III.
Диатриба — обличительная речь с едкими личными выпадами (от греч. diatribē).
Я мог бы еще поправить свою репутацию… — В следующем далее сатирическом пассаже высмеивается лжефрондерство либералов и разоблачается их готовность демонстрировать свою лояльность в любой подходящей к требованию политического момента форме «благонамеренных речей» и поведения. «Параша Сибирячка» — верноподданническая драма Н. А. Полевого, которую «Отеч. записки» относили к числу «старых, испытанных, ультранародных и безукоризненно патриотических пьес» (ОЗ, 1872, № 11, отд. II, стр. 140). «С белыми Борей власами» — первая строка оды Державина «На рождение в Севере порфирородного отрока». Монолог «Неизвестного» и передовые для «Старейшей Российской Пенкоснимательницы» — сатирические стрелы в адрес фельетонов Суворина в «СПб. ведомостях», писавшихся от первого лица и печатавшихся за подписью «Незнакомец», а также передовиц этой газеты, прославлявших «законодательную мудрость» правительства, в частности судебные и земские учреждения (см., например, 1872, №№ 222, 259, 261, 320, 15 августа, 21 и 23 сентября, 21 ноября). «Неподходящие стихи» — слова из арии Париса в оперетте Оффенбаха «Прекрасная Елена» (см. прим. к стр. 116).
…не прочь от «святого»… — то есть от религии.
Фрондер, или <…> почтительно, но с независимым видом лающий русский человек. — В дореволюционных радикально- демократических кругах этот салтыковский фразеологизм получил значение политической пословицы для определения русских либералов.
…выдаст сто один том «Трудов»… — Ср. стр. 7 и прим. к ней.
…согнуть в бараний рог, стереть с лица земли, вырвать вон скорнем, зашвырнуть туда, куда Макар телят не гонял… — Эзоповские синонимы щедринской сатиры для обозначения политических репрессий самодержавной власти по отношению к противникам
