> собеседованиях, когда…», добавлено: «…даже в среду, со всех сторон наглухо запертую…»
«Вечер четвертый» состоит из двух рассказов о «пошехонских реформаторах».
Первый реформатор, Андрей Курзанов — один из многих салтыковских правдоискателей из народа (или «опростившихся», ушедших в народ), галерею которых начинают Пахомовна и Аринушка в «Губернских очерках» и заканчивает «братец Федос» в «Пошехонской старине». Салтыков сочувственно излагает «нравственный кодекс» Курзанова — его призывы «жить по-божески», по правилу «тебе кусок, и мне кусок, и всем прочим по куску!». Наивные «справедливые слова» Курзанова заключают в себе моральное осуждение существующего «порядка вещей» и потому обрекают проповедника этих «слов» на вполне реальные преследования, завершающиеся административной репрессией. Вместе с тем Салтыков показывает, что Курзанов, признающий неизбежность сосуществования на практике противостоящих друг другу норм поведения — думать «по-божески», но поступать «по закону», — всего лишь утопист своих идеальных представлений о справедливости. Он не борец с осуждаемой им социальной действительностью и не в силах что-либо изменить в ней. Поэтому он отнесен к «пошехонским реформаторам», то есть псевдореформаторам.
Андрею Курзанову противостоит другой «реформатор», его идейный антипод, Никанор Беркутов — доносчик и человеконенавистник. Образ Беркутова в большей мере, чем образ Курзанова, принадлежит политическому быту начала 80-х годов — времени усиления политического контроля, административных репрессий, сыска и доносительства. Один из «идеологов» и практиков возрождения пошехонского «прошлого», Беркутов предстает как реформатор в отрицательном смысле, как реставратор реакции с ее девизом приведения жизни «к одному знаменателю», то есть тоже как разновидность «пошехонских реформаторов».
Тальк — моток пряжи или нити.
Камилавка — головной убор православных монахов, а также награждаемых ею священников, расширенный кверху цилиндр без полей.
Апокрифические сказания — христианские сказания, не совпадающие с православно-каноническими текстами и запрещенные официальной церковью.
…плоть немощна. — Из Евангелия (Матфей, XXVI, 41).
…в низменных слоях общества… — здесь: в социальных низах.
«Непросвещенная чернь» — парафраз выражения из оды Державина «О удовольствии» («Прочь буйна чернь, непросвещенна…»).
Простец — образ человека массы, толпы, пассивно сносящего гнет насилия и обуздания вследствие своей бессознательности. Восходит к «Благонамеренным речам» (см. т. 11).
Адамов грех — переносно: «ослушание, непослушание; слабость к соблазну» (В. Даль. Толковый словарь…).
…душу-то <…> За друга своя полагать ее надо… — Из Евангелия (Иоанн, XV, 13).
Вы за всех, все за вас. — Парафраз одного из заветов христианского человеколюбия (Нов. завет, Второе посл. к коринф. ап. Павла, V, 15 и др.)
…он уже в сороковых годах провидел и новые суды, и земство, и даже свободу книгопечатания. — Гласные суды и земство возникли в 1864 г., указ «О даровании некоторых облегчений и удобств отечественной печати», заменивший для столичных изданий предупредительную цензуру карательной, появился в 1865 г.
…в «Уединенном пошехонце», получавшем внушения чуть ли не из самого городнического правления… — «Уединенным пошехонцем» назывался первый в России провинциальный журнал, издававшийся в 1786–1787 гг. в Ярославле. Здесь это — собирательное наименование всей официальной и официозной печати, проводника и пропагандиста очередного курса правительственной политики.
…«справедливые слова» <…> всегда находились и находятся в ведении подлежащих ведомств… — Одно из множества указаний в салтыковской сатире и публицистике на авторитаризм политики самодержавия в области идеологии.
…ударил <…> между крылец… — между лопаток, «по хребту».
…исправник <…> Язвилло <…> за упразднением городнической должности, соединил в своем лице высшую полицейскую власть.» — Должность городничего была ликвидирована в 1862 г. Тогда же исправники, ранее выбиравшиеся дворянами, стали назначаться губернаторами. Язвилло в дальнейшем превращается у Салтыкова в Гвоздилова, поборника контрреформ («Пестрые письма»).
…призвал всех благонадежных обывателей (на этот раз он даже не усомнился употребить слово «граждане») к содействию. — Слово «граждане», связанное с фразеологией Великой французской революции, было изъято в России из официального употребления Павлом I в 1797 г. («Рус. старина», 1871, № 4, стр. 531– 532). О политике «содействия общества» см. в «Письмах к тетеньке» (т. 14 наст. изд.).
…настаивал на собственности и советовал защищать ее всеми средствами. И не только от воров <…>, а больше всего от распространителей развратных мыслей… — Положение, общее для французской и русской демократической сатиры. — См. стр. 589–590 в т. 8 и 570 в т. 11 наст. изд.
Народная Немезида — выражение Пушкина в стихотворениях «Наполеон» и «Бородинская годовщина».
Тигосить — «давить, жать, гнести» (В. Даль. Толковый словарь…).
«Всех привести к одному знаменателю» — эзоповская формула салтыковской сатиры для обозначения авторитарности, а также всех видов насилия и обуздания, присущих абсолютистско-полицейскому режиму самодержавия.
«Кошки» — плети с несколькими концами («хвостами»).
«Третий пункт» — узаконенное право администрации увольнять «неблагонадежных лиц» без их просьб и без объяснения причин (см. стр. 633 в т. 3 наст. изд.).
…относительно доносителей по первым двум пунктам… — Имеются в виду первые два пункта указа Петра I от 1713 г., определявшего порядок «оказывания слова и дела государева» (см. в тексте ниже), то есть доносов властям о государственных преступлениях: «1) ежели кто за кем знает умышление на его, государево, здоровье и честь»; «2) о бунте и измене». Только по этим двум пунктам дозволялось сказывать «слово и дело» караульному у дворца офицеру, который обязан был представить доносчика государю.
Начальство не любило блестящих доносчиков <… > охотнее утирало слезы… — насмешка над официальной легендой об учреждении III Отделения Николаем I (см. стр. 773 в т. 13 наст. изд.).
Прошения и ябеды <…> возвращались ему с надписью. — С надписью об отказе в возбуждении «дела».
…сделал его своим излюбленным человеком. — Ироническое употребление термина обычного русского права («излюбленные люди»), означавшего лицо,
