провинции. — Автобиографическая деталь: здесь и далее речь идет о ссылке Салтыкова в Вятку, последовавшей в апреле 1849 г.
…железный путь от Москвы до Петербурга был уже открыт. — Петербургско-Московская (Николаевская) железная дорога была открыта в 1851 г.
…прибаутки Кокорева, его возню с севастопольскими героями <…> кутежи в Ушаках… — «В Крымскую войну <Кокорев> из своих рук поил водкой и кормил калачами ополченцев и всенародно кланялся им в ноги от лица благодарного отечества, что не мешало ему одновременно то же отечество опустошать посредством своих кабаков» (Вл. Михневич. Наши знакомые. СПб., 1884, с. 105). Ушаки — имение Кокорева.
…печать <…> повысила тон… провинциальная юродивость всплыла наружу <…> городничие, исправники и <…> начальники края не на шутку задумались… обращал на себя внимание возникавший «Русский вестник». — Речь идет об оживлении русской общественной жизни после смерти Николая I, что выразилось прежде всего в некотором ослаблении цензурного гнета, появлении возможностей для обсуждения в печати некоторых политических вопросов. «Обличительное направление», образовавшееся в это время в литературе, обнаруживало и «обличало» русское провинциальное чиновничество («провинциальную юродивость»). Возникший в это время «Русский вестник» обращал на себя внимание прежде всего «Губернскими очерками» Салтыкова, в которых, в частности, были даны портреты «юродивых», то есть провинциальных чиновников (подробнее см. в т. 2 комментарий С. А. Макашина).
…совершенно либеральный цензор… — «Русский вестник» цензуровал Н. Ф. фон Крузе.
Мельмот-Скиталец — герой одноименного романа английского писателя-романтика Ч.-Р. Мэтьюрина.
…до вожделенного 3-го пункта… — Третий пункт закона от 7 ноября 1850 г. позволял увольнять неспособного чиновника без объяснения причин и права возвращения на службу.
Явления, имевшие совершенно частный характер, обобщались — Речь идет об использовании реакцией таких, по Салтыкову, «частных» фактов, как петербургские пожары в 1862 г., выстрел Каракозова, нечаевское дело и т. п. в целях отказа от реформ, для наступления на печать и литературу, для шельмования интеллигенции.
В прессе, рядом с «рабьим языком», народился язык холопский <…> смесь наглости, лести и лжи… — «Рабьим», «эзоповым» языком как средством обсуждения насущных проблем современности вынуждена была пользоваться демократическая печать, и прежде всего сам Салтыков. От «рабьего языка» принципиально отличается язык «холопский», то есть язык публицистики реакционной, претендовавшей на руководящую политическую роль и вместе с тем пресмыкавшейся перед самодержавной властью. Это был язык Каткова и Вл. Мещерского.
…ни один помещик не продал ни пяди занадельной земли <…> господствовал преимущественно сиротский надел… — Занадельная земля — помещичья, оставшаяся за наделением землею крестьян. Мелкопоместные и частично среднепоместные землевладельцы, не имея средств н навыков для ведения хозяйства в новых, пореформенных условиях, продавали свою занадельную землю. Сиротский надел — минимальный надел, установленный «Положением 19 февраля»; составлял одну четвертую часть урезанного «высшего надела». Сиротский надел не мог обеспечить крестьян средствами к существованию, вновь закабалял их помещику.
…он познал свет истины. — Речь идет о распространившемся в дворянских кругах середины 70-х годов религиозном сектантстве, в частности, редстокизме, аристократической секте, получившей название по имени ее основателя, проповедника лорда Редстока.
001010
Впервые — BE, 1887, № 4 (вып. в свет 1 апреля), с. 518–530, под заглавием «Мелочи жизни. Заключение. X. Имярек».
Сохранились (ИРЛИ): 1) Рукопись ранней редакции, без эпиграфа и под заглавием «Оброшенный. (Притча)»; 2) Наборная рукопись рукой Е. А. Салтыковой, с исправлениями и вставками автора. Под заглавием «Оброшенный. Больные грезы больного человека».
Окончание работы над главой определяется письмом Салтыкова к Стасюлевичу от 24 февраля 1887 года: «Посылаю при сем заключительную главу «Мелочей». Очень возможно, что она покажется Вам нескладною, но прошу Вашего снисхождения. Во-первых, необходимо покончить с «Мелочами», во-вторых, вероятно, это последнее, что я пишу».
Рукопись ранней редакции содержит ряд вариантов, частично или полностью вычеркнутых в наборной рукописи. Приведем наиболее существенные из них.
Стр. 322, строка 25. После слов: «…Имярек всецело отдался ей» —
Он забыл, что ее искони практиковали иезуиты (разумеется, в своем смысле), что русский прогресс так незаметен, что никаким доказательством служить не может.
Стр. 322, строка 29. После слов: «…одной только ловкости» —
Только одна жертва и представлялась необходимою: наплевать самому себе в лицо. Да и то лишь при самом вступлении на арену вождения за нос.
Стр. 323, строка 23. После слов: «…свойственный каждому шустрому канцеляристу» —
Словом сказать, фазис, которого неизменность и ограниченность сама собой бросалась в глаза. Ясно также, что самым подходящим воздаянием, на которое можно было надеяться, за деятельность, в основании которой лежала подобная подкладка, было забвение ее.
Но о заслуге, конечно, и речи быть не могло.
Сличение рукописей с первопечатным текстом позволяет установить также авторскую правку в несохранившейся корректуре. Так, вместо части текста от слов: «прошлому, тем явлениям, которые кружились около него…» (с. 316, строка 18) и кончая словами: «…перед ним вставали картины веселых собеседований и прочих» (см. 317, строка 23 св.) — в рукописи ранней редакции было:
определению выражений, характеров и явлений, к которым он прежде относился ежели не безразлично, то и без особенной тревоги. Что такое «друг», «дружба»? — Этот вопрос занимает его очень живо, потому что он ближе всего связан с одиночеством. Затем, что представляют собой люди, среди которых он жил? что представляет его собственная личная жизнь? в чем состояли идеалы, которыми руководились его сверстники? какими идеалами руководился он сам? И т. д.
Однажды, когда он жаловался на свою оброшенность, некоторый несомненно проницательный человек сказал ему:
— В этом нет ничего удивительного. В сущности, у Вас никогда не было друзей.
В первую минуту это откровение поразило его. Как, не было друзей? А X, a Y, a Z — разве это не друзья? И тут же, одна за другой, перед ним вставали картины дружелюбия, хлебосольства, веселых собеседований, смеха и прочих
Часть этого текста («руководились его сверстники <…> Разве это не друзья. И тут же») в наборной рукописи зачеркнута, и вместо нее рукою Салтыкова вписан известный по журнальной публикации текст: «Были ли когда-нибудь у него друзья? <…> со всех сторон» (с. 317, строка 18).
При подготовке Изд. 1887 в текст внесено несколько мелких стилистических поправок.
О поле, поле кто тебя усеял мертвыми костями? —
