морю, и на западе неясным серым пятном уже вырисовывался берег Лапы Богомола. Монахи стояли на палубе, когда Бункус Смили объявил, что на сегодняшний день их обязанности закончены и они могут заняться своими делами.
— Я знаю, у вас на уме одни молитвы, — старый «морской волк» скабрезно подмигнул Квинталу. — Помолитесь и за меня, будьте так добры.
— Непременно. И за всех остальных на корабле тоже, — с усмешкой подыграл ему Таграйн. Старик зашаркал прочь на своих кривых ногах. — Я не прочь начать прямо сейчас, — добавил Таграйн, как только они остались одни, с видимым удовольствием потирая руки.
Квинтал удержал его, схватив за плечо.
— Эвелин, — заявил он. — Мы все уже вкусили прелестей мисс Пиппин. Кроме него.
Три пары глаз уставились на молодого монаха.
— Иди, — тоном приказа произнес Таграйн, не оставляя ему времени на размышления. — Эти штормовые деньки вконец измотали меня.
— Постой! — остановил его Квинтал, не дав ступить и шагу. И добавил, обращаясь к Эвелину. — Может, тебе хватает и бочки, как нашим матросам?
Эвелин удивленно вскинул брови. Он уже слышал это выражение, но понятия не имел, что оно означает, тем более в сексуальном контексте. Все это окончательно сбило беднягу с толку.
— Да, — продолжал Квинтал. — Это тебе, наверно, больше по душе.
Таграйн и Пеллимар захихикали, хотя явно пытались сдержаться, очевидно, из сочувствия к Эвелину.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, брат Квинтал, — ответил Эвелин сквозь зубы. — Наверно, тебе следует объяснить мне, при чем тут бочка.
Пеллимар громко фыркнул, Таграйн с силой толкнул его локтем в бок.
Лицо Эвелина исказила гримаса отвращения. Подумать только! Монахи священного ордена ведут себя, как… как
— Видишь вон ту бочку? — спросил Квинтал, сделав жест в сторону дальнего конца палубы, где стояла большая бочка. Эвелин тупо кивнул, по-прежнему ничего не понимая, — В ней проделана маленькая дырка. Для тех, кто не может воспользоваться услугами женщины. — Эвелин так и вспыхнул. — Учти, тебе придется заплатить ей за ночь.
— Если ты решишься провести ее
Эвелин не видел ничего смешного в этой грубой шутке. По его понятиям, они сейчас выполняли самую священную миссию церкви Абеля, и осквернять ее, предаваясь оргиям на борту корабля, было равносильно богохульству.
— Сам отец Маркворт одобрил пребывание здесь этой женщины, — внезапно заявил Квинтал, словно прочитав мысли Эвелина, что, в общем-то, было нетрудно. — В своей мудрости он предвидел, какие испытания ожидают нас во время долгого путешествия, и хотел, чтобы мы добрались до Пиманиникуита в добром здравии, и телесном, и умственном.
— А как насчет души? — спросил Эвелин.
— Выбор за тобой, — фыркнул Квинтал.
Эвелин полагал, что дело обстоит совсем не так. Ему бросили вызов, как говорится. От того, как он сейчас себя поведет, в большой мере зависело его будущее и, в частности, взаимоотношения с товарищами. Если он утратит их уважение, то вряд ли сможет рассчитывать на их преданность, а учитывая ту зависть, которая существовала между ними…
Эвелин шагнул вперед, пройдя между Квинталом и Таграйном. Первый с готовностью отступил назад, с ухмылкой на лице, за неделю успевшем зарасти бородой, однако Таграйн протянул руку, останавливая Эвелина.
— После меня, — решительно заявил он.
Слишком раздраженный, чтобы вступать в дебаты, Эвелин ухватил его за руку и рывком вздернул ее вверх, заставив Таграйна потерять равновесие, после чего подставил ему подножку. В результате Таграйн остался лежать на палубе, а Эвелин, предотвращая дальнейшую борьбу, быстро прошел мимо него.
Его преследовал смех Квинтала.
Капитан Аджонас вышел из своей каюты как раз в тот момент, когда Эвелин проходил мимо. Он бросил пристальный взгляд сначала на расстроенного молодого монаха, потом на троицу на палубе, усмехнулся, приложил пальцы к шляпе и продолжил свой путь.
Эвелин, не оглядываясь, подошел к каюте, которую занимала женщина, и поднял руку, чтобы постучать, однако в последний момент решил, что это глупо, и просто вошел внутрь.
Он застал ее врасплох, в одной лишь ночной рубашке. Она подскочила от неожиданности и натянула на себя покрывало.
Женщина выглядела совсем не так, как ему представлялось в ночных кошмарах; не чудище, это уж точно. Моложе него, лет двадцати или чуть больше, с длинными черными волосами и голубыми глазами, искорки в которых давным-давно угасли. Потерявшись в массе волос, лицо казалось совсем маленьким, но миловидным, если не красивым, и фигура тоже выглядела миниатюрной. Эвелин подумал, что, может быть, дело тут не в желании выглядеть лучше, а просто в недостатке еды.
Она поглядела на него с любопытством, уже безо всякого страха.
— Один из монахов, надо полагать? — голос у нее был чуть-чуть хрипловатый. — Говорили, вас четверо, но мне казалось, я видела всех… — она замолчала и смущенно покачала головой.
Эвелин проглотил ком в горле; ей до такой степени были безразличны ее клиенты, что она даже не помнила точно, сколько их было.
— И ты?..
— Что?
— Монах?
Эвелин кивнул.
— Ну ладно, — она отбросила покрывало и начала стягивать с себя короткую ночную рубашку.
— Нет! — чуть ли не в панике воскликнул Эвелин.
Он заметил синяки на ее бедрах, а неопрятность женщины просто потрясла его. Правда, он и сам был ненамного чище; удивительно, но, находясь посреди океана, было не так-то просто постоянно мыться.
— Не сейчас, — уточнил он, заметив ошеломленное выражение на лице женщины. — Я имею в виду… Как вас зовут?
— Как меня зовут? — переспросила она, засмеялась и пожала плечами. — Твои друзья зовут меня мисс Пиппин.
— Как вас по-настоящему зовут? — настойчиво повторил Эвелин.
Женщина бросила на него долгий, внимательный взгляд, по всей видимости, удивленная, смущенная, но и заинтригованная.
— Ладно, — ответила она наконец. — Зови меня Дансалли. Дансалли Комервик.
— А я Эвелин Десбрис, — представился монах.
— Ну, теперь ты готов, Эвелин Десбрис? — спросила она, снова приподняв рубашку и принимая дразнящую позу.
Эвелина раздирали противоречивые чувства. Какая-то часть его жаждала воспользоваться предложением женщины, наброситься на нее, подмять под себя; однако другая часть, которая всю сознательную жизнь юноши боролась за то, чтобы возвысить его и весь человеческий род над своими чисто животными потребностями, не могла пойти на это.
— Нет, — повторил он, подошел к женщине и потянул рубашку вниз.
— Чего ты, в таком случае, от меня хочешь? — смущенно спросила она.
— Поговорить, — ответил Эвелин, теперь уже полностью совладав с собой.
— Поговорить? И что, интересно, ты можешь мне сказать? — в голубых глазах засверкали озорные, игривые искорки.
— Расскажите, откуда вы. Расскажите о своей жизни до… до всего этого.
