— Кеч рассчитан на эффект, кровь льётся ручьями, но настоящего удовольствия он не доставляет.
— А разве в боксе не льётся кровь?
— Иногда случается. Время от времени они разбивают в кровь рот или ломают на куски назубник, но это не является целью, как в кече, поэтому случается не так уж часто. Главным образом это бывает при heading[44], то есть когда бьют головой по лицу противника, а ещё когда разбивают веки.
— Неужели госпожа ходит смотреть на всё это? — поджала губы Сасаки.
Жена моя уже давно стояла совершенно ошеломлённая. Казалось, она вот-вот бросится наутёк.
— Да и не я одна, многие женщины ходят на бокс.
— Я бы обязательно упала в обморок.
— Вид крови до некоторой степени возбуждает, это очень приятно.
Где-то в середине этого разговора я почувствовал, что левая рука начала сильно болеть, и в то же время я ощущал необыкновенное наслаждение. Я смотрел на злобное лицо Сацуко, боль всё увеличивалась, и с нею наслаждение…
Глава вторая
Вчера, как только погасли последние огни праздника Бон, Сацуко ночным скорым поездом уехала в Киото на праздник Гион[45], Харухиса тоже уехал туда вчера: он должен снимать праздник, как это ни утомительно в такую жару. Группа работников телевидения остановится в отеле «Киото», а Сацуко в Нандзэн-дзи[46]. Она сказала, что вернётся в среду, двадцатого. Поскольку она с Ицуко не очень ладит, она будет у неё только ночевать…
— Когда мы поедем в Каруидзава?[47] — спросила меня жена. — Когда туда приедут дети, будет очень шумно, поэтому не лучше ли нам отправиться туда пораньше? Двадцатого начнётся самая жара.
— Не знаю, как быть на этот раз. Если мы будем там так долго, как в прошлом году, мы умрём со скуки. Я обещал Сацуко пойти с ней двадцать пятого в Коракутэн на матч на звание чемпиона Японии в легчайшем весе.
— В твоём-то возрасте! Смотри, как бы там тебя не затолкали!
…Я веду этот дневник только потому, что это доставляет мне удовольствие. Я никому его не показываю. Зрение у меня стало совсем плохое, читать я уже не могу и, не имея другого способа убивать время, пишу в дневник. Чтобы легко было читать, я вывожу кистью большие иероглифы. Мне бы не хотелось, чтобы в мой дневник кто-либо заглядывал, и я прячу его в портативный сейф; их уже заполнено у меня пять. Лучше было бы сжигать тетради, но ничего страшного, если они останутся после моей смерти. Когда я перечитываю старые записи, я изумляюсь, насколько я всё забываю. То, что произошло год назад, кажется мне новым, и я читаю об этом с большим интересом.
Летом прошлого года, во время нашего пребывания в Каруидзава, в доме переделывали спальню, ванную и уборную. Хоть память у меня стала никудышная, это я помню прекрасно. Но, заглянув в свой дневник за прошлый год, я заметил, что писал об этом недостаточно подробно, и сейчас мне кажется необходимым описать всё более детально. До прошлого лета мы с женой спали в комнате японского стиля, а в прошлом году там настелили дощатый пол и поставили две кровати. Одна из них для меня, другая для сиделки Сасаки. Жена иногда и раньше спала одна в гостиной, а после нововведений спит там постоянно. Я ложусь рано и рано встаю, а жена просыпается поздно и вечером любит засиживаться. Мне нравится европейская уборная, а она чувствует себя удобно только в японской. Но надо, кроме того, думать о враче и сиделке. Поэтому уборную, которой мы пользовались с женой, справа от спальни, лично для меня переделали в европейскую, установили стульчак и из спальни сделали в неё вход, так что теперь, чтобы пойти туда, не надо выходить в коридор. Слева от спальни — ванная. Её тоже переделали, всё покрыли кафелем, даже вокруг ванны, и установили душ. Это предпринято исключительно по просьбе Сацуко. Туда тоже сделан вход прямо из спальни, но в случае необходимости ванную можно запереть изнутри. Добавлю, что направо от уборной мой кабинет (между ним и спальней сделан проход), а далее — комната сиделки. Она спит в моей комнате на кровати только ночью, а день обычно проводит в своей комнате. Моя жена днём и ночью остаётся в гостиной (чтобы попасть туда, надо отсюда свернуть по коридору), целыми днями смотрит телевизор или слушает радио и, если у неё нет дел, редко оттуда выходит. На втором этаже — комната Дзёкити с женой, комната Кэйсукэ и гостиная. Там же комната для гостей, где стоит кровать, на тот случай, если кто-нибудь останется у них ночевать. Комната Дзёкити и Сацуко, по-видимому, довольно роскошно обставлена, но так как верхняя часть лестницы на второй этаж винтовая, я с моими больными ногами очень редко туда поднимаюсь. По поводу переделки ванны были небольшие разногласия. Моя жена стояла за деревянную ванну, говоря, что, если её выложить кафелем, вода будет быстро остывать, а зимой будет ледяная, но по наущению Сацуко (чего я жене не сказал) я остановился на кафеле. Однако меня постигла неудача (или в конечном счёте я добился успеха?): когда положили кафель, оказалось, что мокрый он становится очень гладким и скользким, что для стариков опасно. Жена моя однажды упала, поскользнувшись на полу. А когда я, вытянув ноги в ванне, вдруг захотел встать и схватился руками за её края, руки скользили, и подняться я не мог. Из-за недействующей левой руки затруднение только усугублялось. На пол положили деревянный настил, но с самой ванной ничего не сделаешь.
Вот что произошло вчера вечером. У сиделки Сасаки есть ребёнок, один-два раза в месяц она ездит его проведать к родственникам, к которым она его поместила, и остаётся там ночевать. Она уезжает вечером и возвращается на следующее утро. В отсутствие Сасаки рядом со мной на её кровати спит жена. Я привык ложиться спать в десять часов, сразу после ванны. Однако после своего падения жена не может помочь мне принять ванну, так что это делает или Сацуко или прислуга; но никто из них не справляется с делом так ловко, как Сасаки. Сацуко всё прекрасно приготовит, но потом только наблюдает издали и особенно не помогает. Максимум, на что она способна, — губкой кое-как потереть спину. Когда я встаю из ванны, она вытрет мне спину полотенцем, припудрит детской присыпкой и высушит с помощью вентилятора, но ни в коем случае не поворачивает меня к себе лицом. Я не понимаю: это — чувство приличия или отвращения? Потом, накинув на меня купальный халат, она ведёт меня в спальню и выходит в коридор. Она только что не говорит: «Дальше — обязанности мамы, это уже не моё дело». Я же в глубине души не перестаю мечтать, что как-нибудь она меня будет укладывать в постель, но, может быть, потому, что жена всегда ждёт, когда я выйду из ванны, Сацуко со мной намеренно холодна. Мою жену совсем не прельщает возможность спать на чужой кровати. Она меняет всё постельное бельё и ложится с явным неудовольствием. Жена с возрастом часто мочится, но говорит, что в европейской уборной ей неудобно, поэтому в течение ночи два или три раза тащится в японскую, а потом хнычет, что из-за этого всю ночь не может толком заснуть. Я всё время тайно надеюсь, что скоро во время отсутствия Сасаки за мной будет ухаживать Сацуко.
Сегодня неожиданно всё так и произошло. В шесть часов вечера Сасаки сказала:
— Я прошу на эту ночь отпустить меня, — и отправилась к своему ребёнку.
После ужина моя жена неожиданно почувствовала недомогание и прилегла в гостиной. Таким образом вышло, что вести меня в ванную и укладывать спать должна была Сацуко. Когда мы пошли в ванную, на ней была трикотажная рубашка с рисунком голубой Эйфелевой башни и короткие штаны до колен, как у тореадора. Выглядела она великолепно, один её вид поднимал настроение. Мне показалось, что в тот вечер она более заботливо помогала мне мыться. Время от времени она прикасалась к моей шее, к плечам и рукам. Приведя меня в спальню, она сказала:
— Подожди меня немножко, я сразу же вернусь. Я тоже хочу принять душ, — и возвратилась в ванную.
