Браумин усмехнулся, вышел из-за стола и примостился на его краешке напротив Талюмуса. Теперь они находились совсем рядом друг с другом. Настоятель надеялся, что помимо этого между ними возникнет также полное взаимопонимание: у них общие цели и общие задачи.
— В последние дни жизни Маркворта ты изрядно рисковал. Этот риск и твои тогдашние поступки говорят сами за себя, — начал Браумин. — Будь ты более опытным, не я, а ты стал бы настоятелем Сент- Прешес, и я бы искренне поддержал твое назначение. Этого не случилось, но очевидно, что Талюмусу необходимо стать магистром. Однако по числу лет, проведенных в ордене, ты еще не можешь им стать. Скажу честно, мне сейчас не хотелось бы затевать битву ради твоего назначения.
— Но ведь я не просил… — стал возражать Талюмус, однако настоятель Браумин поднял руку, велев ему молчать.
— Тем не менее, как только наступит благоприятный момент, я поддержу твое назначение, — пояснил он. — Как только позволит твой срок нахождения в ордене. Я вовсе не имею в виду, что нужно дожидаться обязательных в таком случае десяти лет. Но это дело будущего, которое, боюсь, рискует затянуться, если нашему монастырю придется бороться с бароном Каласом. Мы нуждаемся в большей силе и в большей надежности. В моем… нашем деле нужны единомышленники, способные в случае непредвиденной трагедии взять это дело в свои руки.
Слова Браумина попали в точку. Прошло не так уж много времени, с тех пор как брат Талюмус явился свидетелем убийства своего любимого настоятеля Добриниона. Монах выпрямился, напрягся и не мигая поглядел в глаза Браумина.
— Поэтому нам нужны братья, которые, подобно магистру Виссенти, занимали бы в Сент-Прешес высокие ступени в иерархии ордена, — продолжил тот. — Мне понадобятся голоса, способные поддержать меня и на Коллегии аббатов, и в борьбе против герцога Каласа. Я ценю твою преданность и потому хотел рассказать тебе обо всем этом лично и без свидетелей.
Браумин умолк и наклонил голову, ожидая ответа. Брату Талюмусу понадобилось немало времени, чтобы осмыслить сказанное.
— Ты оказываешь мне честь, — наконец проговорил он, и по его виду чувствовалось, насколько он польщен этим. — Боюсь, я ее не заслуживаю. Я отнюдь не испытывал любви к Джилсепони и Элбрайну. Я боялся…
— Мы все боялись, однако ты стал действовать в правильном направлении, — перебил его Браумин.
Виссенти кивнул, поддерживая слова друга.
— Теперь мне понятен смысл битвы в Чейзвинд Мэнор, — ответил Талюмус. — Мне ясен мой путь — сияющая дорога, вымощенная славой истинной церкви Абеля. Пусть пока мой голос не имеет силы магистра, но он будет настойчивым в поддержке настоятеля Браумина Херда и магистра Виссенти.
Все трое искренне улыбнулись друг другу. Теперь их связывали крепкие узы, необходимые в борьбе против Каласа и тех сил внутри церкви Абеля, которые не желали считаться с реальной действительностью и панически боялись любых перемен.
Когда-то Фрэнсису думалось, что путь его служения будет легким. Его начальные шаги по этому пути были широкими и уверенными. Но сейчас, размышляя о реальных событиях, с которыми он столкнулся, Фрэнсис начинал понимать, что это путешествие может оказаться трудным и опасным, во всяком случае, для церкви. Чем-то оно напоминало ему путь, впервые приведший его в Палмарис. Сейчас Фрэнсис двигался как по натянутой струне, лавируя между видевшейся ему церковью будущего и церковью прошлого, которой он служил. Он верил в дело Браумина и в правоту магистра Джоджонаха, сожженного за свои убеждения у позорного столба. Он верил в дело Эвелина Десбриса, бежавшего от послушной Маркворту церкви Абеля и уничтожившего телесное воплощение пробудившегося демона-дракона.
Да, магистр Фрэнсис был вынужден признать правоту Браумина и других братьев относительно Джоджонаха и Эвелина. Ему пришлось согласиться с тем, что Джилсепони и Элбрайн действительно были героями, а не врагами церкви и государства. Однако Фрэнсис помнил и последние слова Маркворта:
Раскрытие секретов магии самоцветов несло в себе огромную опасность. Не опасность войны с необузданным применением магических сил, но опасность секуляризации области духовного, уничтожения тайны жизни и принижения славы Божьей. Какое благо принесет тогда церковь миру, думал Фрэнсис, если она, стремясь быть более милосердной, одновременно лишит людей истинного вдохновения веры и обещания вечной жизни? Не важно, знает человек секреты камня души или нет, ему, как и любому, однажды суждено умереть. И насколько мрачнее и тягостнее будет этот момент как для самого умирающего, так и для оставляемых им близких, если исчезнет вера в вечную жизнь. Те, кто вступал в орден Абеля, проводили несколько лет в обучении, прежде чем попасть в Санта-Мир-Абель или другой монастырь. В обители они снова многие годы учились, прежде чем постичь тайны самоцветов. Монахи церкви Абеля знали истинную природу самоцветов. Им был понятен смысл сияющих колец на небе и потоков, приносящих камни на землю. Однако монахи были защищены силой своей веры, укрепленной годами учебы. А как поведет себя простой человек, не знающий, что такое дни, недели, месяцы и годы сосредоточенных благочестивых рассуждений и погружения внутрь себя? Не посчитает ли такой человек камни души — самую суть религии Абеля —
Фрэнсис не знал ответов на эти вопросы. Чтобы понять смысл последнего предостережения Маркворта, наверное, нужен более мудрый и опытный человек, чем магистр Фрэнсис.
Помимо всего прочего, магистр Фрэнсис хорошо знал положение дел в Санта-Мир-Абель. В главном монастыре у них окажется больше противников, нежели союзников. Потому-то Фрэнсис, в прошлом правая рука одержимого демоном Маркворта, чувствовал себя сейчас очень неуверенно. Если бы тогда он решительно выступил против Маркворта, то его обвинили бы в пособничестве бунтовщикам и его собственный голос утратил бы силу. Вместе с тем ему было не по душе правление покойного отца- настоятеля. Сейчас Фрэнсис понимал это. Было очевидно: если бы церковь продолжала идти путем Маркворта, народ отвернулся бы от нее, а Браумин и его единомышленники основали бы церковь Эвелина Десбриса.
Мысли эти не давали покоя молодому магистру, в недавнем прошлом епископу Палмариса и верному прислужнику Маркворта. Фрэнсис считал, что эти должности требовали куда большего опыта и способностей, чем были у него.
Теперь ему предстояло вернуться в Санта-Мир-Абель. Эта дорога одновременно была дорогой в прошлое и будущее. Там его ждали собратья-магистры, нуждавшиеся в его поддержке. Кроткий Мачузо, которому постоянно нужны слова ободрения. В памяти всплыли имена еще двух магистров, более уверенных в себе, но менее постоянных в своих пристрастиях, — Бурэя и Гленденхука. Этим перемены не по душе, и они, скорее всего, станут сопротивляться принижению памяти отца-настоятеля Маркворта, которому с радостью служили.
Перед мысленным взором Фрэнсиса возник образ магистра Бурэя с горящим факелом в руке. Как он ликовал, когда еретика Джоджонаха объяло пламя костра!
Фрэнсис услышал, как сзади отворилась дверь. Он обернулся и увидел настоятеля Браумина.
— Значит, я застал тебя, — сказал настоятель. — Надеялся повидаться с тобой перед дорогой.
Фрэнсис кивнул, хотя сам он не видел смысла в этой прощальной встрече. Их взгляды на мир не совпадали. Фрэнсису казалось, что Браумин чересчур категоричен: либо белое, либо черное. Браумин, в свою очередь, был недоволен отказом Фрэнсиса поддержать назначение Джилсепони матерью- настоятельницей. Правда, потом они все же достигли взаимопонимания.
— Тебе удалось поговорить с настоятелем Джеховитом перед его отплытием? — спросил Браумин.
Фрэнсис усмехнулся.
— Ты боишься, что такой разговор состоялся?
— Боюсь?
Фрэнсис вновь усмехнулся.
— Я действительно говорил с ним, и он сказал мне то же, что, как мне думается, сказал тебе, когда
