несчастья были бы кончены, потому что Атлас уже близок!
— В таком случае и мы можем отдохнуть, в надежде что завтра увидим тридцать отсеченных бедуинских голов.
Они попросили сторожей немного отпустить веревки, чтобы можно было лечь, на что те сейчас же согласились; один из них даже предложил Афзе какой-то коврик.
Ночь прошла спокойнее, чем ожидали пленники. Не явился ни один спаги, но также и ни один кабил. Стало быть, Хасси не мог в продолжение ночи достигнуть деревень кабилов? Это был вопрос, который задавали себе трое несчастных узников. Они не подозревали, что с друзьями случилось несчастье, что мавр и марабут сидели без движения в зыбучих песках, готовых поглотить их, если бы они покинули два спасительных ящика, поддерживающих верблюда.
Солнце уже взошло, когда Энрике, внимательно следивший за всем, что происходило в лагере, заметил в нем оживленное движение. Тревожные крики раздавались на западной стороне лагеря, и группы людей бросились бежать в ту сторону, между тем как другие торопились навьючивать верблюдов, которых при караване было достаточное количество.
— Слушай, — сказал Энрике. — Есть что-то новое!
Дрожь пробежала по лицу мадьяра, и взгляд его с тревогой обратился на Афзу, все время выказывавшую необычайное спокойствие.
— Ты слышал, граф? — спросил Энрике.
— Да, слышал и не посмел ответить сразу. Наши избавители не придут с этой стороны, но внезапно спустятся с гор.
— Стало быть, это спаги?
— Подождем немного, не станем спешить со своими заключениями. Граф обратился к сторожевым бедуинам, вставшим и внимательно вглядывавшимся в горизонт, заслоняя глаза рукой от солнца.
— Кто там идет? — спросил их граф. — Франджи?
— Нет, — ответил один из бедуинов. — Видны две темные точки, — вероятно, махари. Должно быть, друзья возвращаются в лагерь.
— Откуда?
— Это мог бы сказать только начальник.
— Не верю ничему, что говорят эти негодяи, — сказал тосканец. — К счастью, у нас самих есть глаза.
Сторожевой бедуин не ошибся: через несколько минут к лагерю подъехали два махари, все вспотевшие и с трудом переводившие дух. На них вернулись два бедуина, отправленные на поиски спаги и съехавшиеся на обратном пути.
Аль-Мадар тотчас же принял их в своей палатке, надеясь, что они привезли известие о французах, которое поможет ему получить награду, не возвращаясь в блед.
— Вы догнали их? — спросил он.
— Да, — ответил получивший золотую монету от Рибо, — и можем прибавить, что они едут сюда, потому что мне удалось рассмотреть их в то время, как они в кустах снимали свои палатки. Однако я заметил одну вещь, которая меня беспокоит.
— Говори скорей.
— Когда я с ними расстался, все были на конях; когда же увидал их едущими перед собой — у троих лошадей не было.
— Они пали от утомления.
— Нет. Пропустив их мимо, я вернулся на место их стоянки и увидел трех лошадей в луже крови. Кто-то зарезал их.
— Что же ты думаешь по этому поводу? — спросил аль-Мадар с нетерпеливым движением.
— Если ты не пошлешь им навстречу махари, то тебе придется ждать очень долго.
— Сколько их?
— Четырнадцать.
— У нас хватило бы скакунов для всех. Мне самому хочется поскорей добраться до Атласа и избавиться от этих людей.
Он позвал своего помощника и отдал ему несколько приказаний.
Через десять минут два бедуина выехали из лагеря с шестнадцатью вполне оседланными верблюдами- бегунами, направляясь на восток.
Этот отъезд, конечно, не укрылся от пленников.
— Они поехали навстречу спаги! — воскликнул тосканец, у которого сердце екнуло. — А папаша Хасси и марабут пропали. Если через двенадцать часов их не будет здесь, нас повезут в блед, и тогда нас не спасут ни кабилы, ни сенусси. Дело идет к концу, не правда ли, граф?
Мадьяр подошел к Афзе, насколько ему позволили веревки.
— Звезда Атласа не испугается смерти? — спросил он взволнованным голосом.
— Нет, господин, — спокойно ответила Афза. — Если мне дадут умереть рядом с тобой, я без страха буду смотреть на ружья солдат, направленные против нас. Мне только тяжело уйти из жизни, не увидавшись с отцом. Жизнь моя принадлежит тебе. Если тебя убьют, и я хочу пасть рядом с тобой.
День тянулся без конца для несчастных, привязанных в палатке, откуда они не могли видеть происходившего в лагере. Энрике по временам начинал бранить бедуина, но не в глаза, так как тот был настолько благоразумен, что весь день не показывался. Он был уверен в своей удаче и не желал попусту портить себе кровь.
Было уже довольно поздно, и ничто не нарушало спокойствия в лагере, как около десяти часов, в то время, когда багровая луна восходила над Атласской цепью, пленники услыхали вдали хорошо знакомый рожок.
Энрике, крепко связанный, с трудом приподнялся.
— Спаги! — воскликнул он, бледнея.
За рожком последовало несколько выстрелов, приветствуемых со стороны бедуинов дикими криками.
— Конец, — сказал граф, весь посинев. — Бедная Афза, зачем ты вышла замуж за меня! Я приношу тебе одно несчастье.
Звезда Атласа отвечала со своим обычным спокойствием:
— Я счастлива, что могу умереть вместе с моим господином. Весь лагерь был в движении; бедуины спешили вооружиться, как будто им предстояло сражение, а из тюков с товарами были местами устроены как бы укрепления, за которыми можно было выдержать натиск кавалерии.
Аль-Мадар отправился на восточный конец лагеря в сопровождении двенадцати человек — числа, равного числу спаги.
Через четверть часа Рибо и посол подъехали к предводителю бедуинов на махари, которые были высланы им навстречу.
Спаги, соблюдая негласно установленные в пустыне правила, остановились в двухстах или трехстах шагах и тотчас же разбили маленькие палатки.
Вместе с махари они привели и своих лошадей, но они, за исключением чистокровного скакуна Рибо, были в ужасном состоянии.
— Привет франджи! — закричал аль-Мадар, делая несколько шагов навстречу обоим сержантам. — Бедуины гостеприимны, и, если вы желаете отдохнуть в моем лагере, вам стоит только сказать.
— Нам хорошо и в наших палатках, и мы предпочитаем договариваться на нейтральной почве. Правда, что ты поймал двух беглецов из бледа?
— А также дочь Хасси аль-Биака, верблюдовода, — ответил аль-Мадар с некоторой гордостью. — Я умею обделывать свои дела, когда знаю, что могу заработать что-нибудь.
Услыхав эти слова, Рибо позеленел и должен был употребить чрезвычайное усилие воли, чтобы не выдать себя.
— Ну, давай договариваться, — сказал он отрывисто. Бедуины принесли ковры, на которых два француза уселись против аль-Мадара, между тем как разносили кофе.
Рибо, отдавая дань местным обычаям, отпил несколько глотков ароматного напитка, а затем
