— От этого бессовестного авантюриста, отрекшегося от религии своих отцов, можно всего ожидать, синьора. Он следил за мной, но, к счастью мне удалось от него спрятаться, и он прошел мимо, не заметив меня.
— Вы уверены, что он еще не знает нашего убежища, синьор Перпиньяно?
— Пока, кажется не знает, но за будущее, разумеется, не могу поручиться.
Араб, до сих пор молча лежавший на своем месте, возле самого входа, вдруг вскочил и своим спокойным голосом спросил:
— Вы говорите, что встретили его недалеко отсюда?
— Да, в первом переулке налево от площади.
— Может быть, он и сейчас еще там?
— Может быть, хотя наверное я этого не знаю.
— Хорошо! Я пойду и убью его. Будет хоть одним врагом меньше, а вместе с тем и одним отступником, — решительно проговорил араб.
Эль-Кадур вновь накинул на себя сброшенный было бурнус и заткнул за пояс ятаган. Его высокая фигура отбрасывала в дымном свете факела фантастическую тень на красные кирпичные стены подземелья. Своей головой с целой копной длинных волос и энергичным лицом с пылающими глазами и свирепым выражением он в эту минуту поразительно напоминал льва аравийской пустыни.
— Убью! Непременно убью его! — твердил он. — Я должен его убить уже потому, что он… соперник жениха моей госпожи.
— Нет, сейчас ты никого не убьешь! — вдруг повелительным тоном сказала герцогиня. — Брось свой ятаган! Слышишь?
Араб, точно повинуясь высшей силе, машинально бросил ятаган на землю.
— Вот так, мой верный слуга. Ты должен охранять нас тут, а не бегать убивать людей, которые пока еще не трогают нас.
— Виноват, падрона, — смиренно сказал араб, укладываясь снова на свое место. — Я действительно совсем сошел было с ума… во мне вскипела бурная кровь отца, а когда это случается — я забываюсь.
XI
Польский медведь.
Вечером следующего дня, в обещанное время, Мулей-Эль-Кадель явился в подземелье. Чтобы не возбудить ни в ком подозрения, ему пришлось сделать большой крюк. На этот раз его сопровождали не два, а четыре негра, с ног до головы вооруженные, и каждый с большой корзиной в руках.
Эль-Кадур впустил в свое убежище этот маленький отряд также лишь после того, как он вполне удостоверился, что это друзья.
— Вот и я, синьора, — сказал молодой витязь, подходя к герцогине. — Я сдержал клятву, данную вам во имя Корана… Клясться Кораном — все равно, что клясться самим Магометом… Я доставил вам одежду, оружие, провизию, ценные для вас сведения, а возле башни нас ожидают шесть лошадей, выбранных мной из числа лучших в албанском полку, которым я командую.
— Я и не сомневалась в вашей правдивости и в вашем великодушии, — ответила молодая девушка, протягивая ему руку. — Сердце женщины редко обманывается.
— Никогда бы я не поверил в великодушие этих азиатов, — потихоньку бормотал дедушка Стаке.
— Мулей-Эль-Кадель, — продолжала герцогиня, стараясь заглушить бормотанье старика, которое могло не понравиться турку, — вы не заметили, чтобы кто-нибудь следил сейчас за вами?
По лицу молодого турка пробежало выражение тревоги.
— Почему вы об этом спрашиваете, синьора? — осведомился он.
— Нет, вы сначала скажите мне, никто не попался вам на пути сюда? — настаивала герцогиня.
Мулей-Эль-Кадель немного подумал, потом отвечал:
— Да, нам попался капитан янычар, который показался мне пьяным.
— Ну, так это он и есть! — вскричал Перпиньяно.
— Кто он?
— Польский медведь, — объяснила герцогиня.
— Тот самый хвастун, которого я сшиб с коня одним ударом сабли и который отрекся от своей веры, чтобы принять нашу?
— Он самый, — подтвердил венецианец.
— И этот ренегат осмеливается выслеживать меня! — вскричал Дамасский Лев, нахмурившись.
— Он рыщет по нашим следам, чтобы выдать нас янычарам, и я боюсь, что из-за него нам не удастся благополучно выбраться из Фамагусты, — продолжал Перпиньяно.
Турок презрительно улыбнулся.
— Мулей-Эль-Кадель стоит побольше этого хвастуна, — сказал он. — Пусть только он попробует стать мне поперек дороги!
И, мгновенно переменив тон, молодой человек снова обратился к герцогине:
— Вы желали знать, куда отправлен пленный виконт Ле-Гюсьер, синьора?
— Да, да! — воскликнула его собеседница, живо приподнимаясь на постели и вся раскрасневшись.
— Я узнал это для вас.
— Где же он? Увезен куда-нибудь с острова?
— Нет, он продолжает находиться на Кипре, в замке Гуссиф.
— Каким путем можно попасть туда?
— Морем, синьора.
— А буду ли я в состоянии найти какую-нибудь парусную лодку, на которой я могла бы переправиться туда?
— Я уж и об этом позаботился, синьора, — сказал турок. — Выбрал и верных людей, которым вы смело можете довериться.
— Эти люди — ваши соотечественники?
— Да, из моих подчиненных. Они снарядят по моему распоряжению небольшой корабль. Всему будет придан такой вид, чтобы вы сами могли сойти за моих соотечественников и не подвергаться лишнему беспокойству… Впрочем, на судне вы найдете ренегатов, которые еще сохраняют в душе свою старую веру и будут очень рады услужить вам, когда узнают, что вы христиане, — с улыбкой добавил Мулей-Эль- Кадель.
— Благодарю вас, благородный друг мой… — начала было молодая венецианка, но Дамасский Лев не дал ей докончить фразы и перебил ее вопросом:
— Чувствуете ли себя в силах держаться в седле?
— Думаю, что удержусь. Рана не так опасна, как это сначала показалось мне.
— В таком случае советую вам отправиться в путь немедленно. Если вас найдут здесь янычары, то и я, пожалуй, не в состоянии буду вас спасти, несмотря на все свое значение в глазах наших войск.
— А как мы перейдем через линии ваших войск, окружающих Фамагусту? — спросил Перпиньяно.
— Я провожу вас через них, и никто не осмелится остановить нас, — поспешил успокоить его Мулей- Эль-Кадель.
— Едем скорее, падрона, — сказал Эль-Кадур. — Я боюсь, что этот проклятый польский медведь уже вынюхал наше убежище и каждую минуту может привести сюда янычар.
— Подними меня, — приказала ему герцогиня.
Араб поспешил исполнить это приказание: взял свою госпожу на руки, как ребенка, и поставил ее на ноги.
Она зашаталась было от слабости, сделала над собой усилие и довольно твердой поступью прошла несколько шагов.
— Видите, какая я сильная, — с ясной улыбкой проговорила она, обращаясь к молодому турку. — Наверное отлично усижу на коне… Да и можно ли капитану Темпеста поддаваться слабости?
Мулей-Эль-Кадель молча, с разгоревшимся взором, любовался ею.
— А где же лошади? — продолжала герцогиня.
— Здесь, у башни, под наблюдением одного из моих невольников, синьора. Переоденьтесь теперь в приготовленные мной для вас одежды.
