— Я готов! — отозвался Красное Облако. — Но мне придется идти пешком. Торопясь разыскать тебя, я загнал моего коня. Его труп лежит на расстоянии полета стрелы отсюда!
— Разве у арапахо мало мустангов, что их гостю придется идти пешком по прерии, словно боящемуся лошади ребенку? — ответил гордо Левая Рука.
Через минуту молодой воин подвел к Красному Облаку великолепного гнедого коня с блестящей шерстью и горящими глазами. Конь был оседлан по-мексикански.
— Вчера этой лошадью владел какой-то бледнолицый золотоискатель, осмелившийся забраться в заповедные земли арапахо. Если мой брат внимателен, он увидит, что скальп мексиканца еще висит у седла! — сказал арапахо.
Красное Облако не заставил себя уговаривать и вспрыгнул в седло. Всадники тронулись в путь, направляясь к лагерю арапахо; на месте их встречи остался целый отряд воинов, охранявших покой и безопасность остальных обитателей становища.
Менее чем через полчаса Красное Облако, не отстававший от вождя арапахо, оказался в поселении индейцев, образованном приблизительно сотней расположенных полукругом типи конической формы. Судя по числу и размерам типи, можно было предположить, что в распоряжении Левой Руки имеется не менее пятисот индейских воинов.
С первого же взгляда можно было определить, что это за поселение: у горящих здесь и там у входов костров не было видно ни женщин, ни детей. Кроме того, отсутствовало неизбежное в поселках, предназначенных для более или менее продолжительного пребывания, большое типи, посвященное Великому Духу, в котором хранятся разного рода реликвии индейской религии. Ясно было, что это становище являлось попросту боевым лагерем. Следовательно, арапахо вырыли боевой топор и выступили на тропу войны, они были готовы к соединению с чейенами и сиу для борьбы с общим врагом — бледнолицыми.
Между типи были видны небольшие табуны стреноженных мустангов, находившихся под охраной молодых воинов, а здесь и там стояли пикеты хорошо вооруженных людей, исполнявших обязанности часовых.
Подъехав к самому большому типи, Левая Рука сошел с коня, которого тотчас увел подбежавший молодой воин. Красное Облако был до того измотан, что лишь с помощью вождя арапахо смог сойти с коня.
— Вот мое временное жилище, — сказал, обращаясь к вождю Воронов, Левая Рука, — с этого момента оно становится твоим. Ты нуждаешься в отдыхе и пище. Располагайся же тут как в своем собственном типи и спокойно отдохни, тебе ничто не помешает, разве только нападение бледнолицых!
— Этого нечего опасаться! — сказал усталым голосом Ворон. — Прерия в руках краснокожих, как этого желал Великий Дух, грозный Маниту, отдавший горы и степи своим любимым детям.
Внутри типи горел небольшой костер, дым которого частично уходил в сделанное наверху отверстие, частично оставался в самом типи, наполняя его теплом и запахом горящего смолистого дерева.
Типи Левой Руки мало чем отличался от типи обычных воинов, разве что размерами.
По существу, типи представляет собою не что иное, как довольно примитивную, легко переносимую палатку. Ее каркас делается из тонких и гибких длинных шестов, нижние концы которых забиты в землю, а верхние собраны и связаны вместе тонкими кожаными шнурками. Исключительно легкий и удобный для транспортировки, этот пучок шестов покрывается ветками. Вверху всегда оставляется небольшое отверстие для выхода дыма. Очаг ставится посредине вигвама прямо на полу и состоит из нескольких камней. Но за отсутствием тяги лишь ничтожная часть дыма действительно выходит наружу, большая же его часть остается в самом вигваме. Благодаря этому воздух вигвама всегда наполнен дымом. Редкий из европейцев может долго пробыть в вигваме, когда в очаге пылают сучья и щепки. Едкий воздух ест глаза, перехватывает дыхание, углекислота проникает в легкие и кровь и вызывает отравление.
К этому следует добавить еще невыносимую вонь от плохо выделанных шкур, от немудреных запасов сушеного и вяленого мяса, от остатков пищи, выбрасываемых прямо на пол.
О том, что такое опрятность, дети прерий Северной Америки имеют свое, специфическое представление, о порядке в вигваме, в европейском понимании этого слова, заботятся мало, и потому пребывание в жилищах индейцев может показаться истинным мучением для представителя европейской цивилизации.
Вполне естественно, что жизнь в подобной обстановке, среди вечного чада и угара, в жуткой грязи, влечет за собой ряд заболеваний и повышенную смертность. Но вся тяжесть бед ложится в основном на женщин, вынужденных проводить в вигвамах большую часть времени и выполнять там же свои домашние работы: женщины хворают, часто слепнут, подвержены разного рода заболеваниям, преждевременно дряхлеют.
Сами же воины долго в вигвамах не засиживаются, предпочитая свежий воздух прерии.
Поэтому уровень смертности среди индейских скво намного выше, чем у мужчин. У дикарей Северной Америки, столь поэтично описанных Лонгфелло и Купером, на самом деле женщина является чем-то вроде вьючного животного. Она рабыня, лишенная почти всех человеческих прав. Она бесправное существо, и индеец считает ниже своего достоинства заботиться о женщине.
Типи вождей отличаются от типи простых воинов очень мало и главным образом только по внешнему виду: они несколько обширнее, прочнее устроены, шкуры бизонов, которыми обтягивается каркас, иногда расшиты пестрыми узорами, а чаще просто пестро размалеваны красками, которые делают те же скво индейцев из сока растений и некоторых минералов.
Если у скво есть хоть небольшие наклонности художника, тогда ей поручают изображать на бизоньей шкуре целые картины, сюжетами для которых служат по большей части эпизоды сражений и поединков индейцев или их охоты на бизонов, оленей и мустангов. Индейская живопись примитивна и удивительно напоминает рисунки наших детей. Они не пользуются линейной и воздушной перспективой. Фигуры людей и животных изображаются чуть ли не условными знаками. Но индейская живопись представляет известный интерес, и путешественники, которым приходилось бывать среди краснокожих, проводят иногда долгие часы, рассматривая фантастические рисунки, изображающие охоту на бизонов, схватки с гризли и бои с бледнолицыми.
Но вернемся к героям нашего повествования и послушаем их беседу.
Войдя в типи и не обращая ни малейшего внимания на стоявший в ней едкий дым, Красное Облако и Левая Рука уселись в углу, на куче буйволовых и лошадиных кож, брошенных на землю, от которых шел резкий и тяжелый запах.
Левая Рука вытащил из-за шкур старый, полуразвалившийся парусиновый чемодан, явно отнятый им у какого-нибудь злополучного эмигранта, раскрыл его и достал оттуда «калюме», трубку мира, набил ее «морикой», крепчайшим табаком, смоченным водкой, дым которого могут выносить, кажется, только индейские легкие. Зажег, затянулся дважды, выпустил дым густыми кольцами направо, потом налево и передал трубку прибывшему. Красное Облако молча проделал то же самое.
По индейской традиции до совершения этого странного обряда, символизирующего заключение дружбы и мирные намерения обоих сторон, никакие переговоры не могли иметь места.
Но раз калюме сделал круг, побывав в руках обоих собеседников, они могли объясняться по делу, могли начать «пэуэу», то есть разговор об интересующем их деле.
— Не пришел ли мой брат сиу с упреком, что я еще не покинул берега Соленого озера и не пошел навстречу к чейенам, чтобы соединиться с их воинами? — начал разговор хозяин.
— Нет, ты ошибаешься, великий вождь арапахо! — ответил Красное Облако. — Сами сиу только теперь пробились через заставы бледнолицых и спустились с гор в прерию. Кроме того, до сих пор достаточно было помощи чейенов, чтобы истреблять рассеянные по степи посты белых.
— Я действовал по их примеру, уничтожив за это время все асиенды белых, которые могли служить убежищем для выкуренных чейенами из их убежищ бледнолицых лисиц!
— Разве все? Мой брат, вероятно, забыл о существовании одной асиенды, которая по желанию Яллы должна быть стерта с лица земли.
— О какой асиенде говорит мой брат?
— Полковника Деванделля.
— Того, который был первым мужем Яллы?
— Да. Полковник — злейший враг индейцев. Его обширная и, должно быть, хорошо укрепленная асиенда
