неволю.
Но, освободившись, мустанг не тронулся с места: он стоял возле меня, тихо и ласково ржал, он положил свою благородную голову мне на плечо, он тянулся ко мне, ласкаясь. Он был моим, но не пленником, не рабом, а другом, добровольно оставшимся вместе со мной.
В этот же день мы впервые вместе носились по бесконечному простору прерии. Боже, что это была за скачка! Я одним прыжком вскочил на широкую спину мустанга, держась руками за роскошную гриву, и он помчался стрелой. Казалось, конь плывет по воздуху, не касаясь земли ногами. Ветер свистел у меня в ушах. Взгляд не успевал улавливать очертания предметов, мимо которых мы проносились. Холмы и долины, ручьи и болотца, луга и перелески — все это мелькало мимо, мимо. А мы неслись, неслись!.. Право, я испытал такое чувство, будто у моего коня пара крыльев и он носит меня по своему царству, с гордостью показывая свои владения.
Но вот мы приблизились к лагерю сиу.
Конь не испугался, не остановился перед человеческим жильем. Гордо и смело, совершенно спокойно, как будто возвращаясь к себе домой, вступил он в лагерь индейцев. Это было поразительно, это граничило с чудом. Индейцы были в восторге.
Мога-ти-Ассах, великий сахэм note 3 племени, приблизился ко мне и сказал:
— Маниту note 4 покровительствует тебе, и твоя жизнь будет отныне священной для каждого воина моего племени. Ты — мой сын, потому что я поклялся перед лицом «ворот первого человека», что отдам свою дочь в жены тому, кто добудет белого коня прерий. Ялла твоя. Возьми ее.
— И он дал тебе в жены какую-то индейскую ведьму, грязную, косматую, краснокожую бабу с жесткими, как у лошади, волосами и скуластым лицом, словно высеченным топором из камня? — спросил, улыбаясь, агент.
— О, нет! — ответил полковник. — Ялла была красавицей в полном смысле этого слова, даже с европейской точки зрения. Я видел много красивых девушек среди индианок, но ни одна из них не могла сравниться с моей Яллой. Одно отличало ее от женщин нашей расы — это бронзовый цвет кожи. Но все же она была индианкой, а я был белым. Хотя и с этим можно было бы примириться, если бы не голос крови, разделявший нас: Ялла, красавица Ялла, была истинной дочерью своего племени, дикого, беспощадного, неукротимого и кровожадного, самого страшного из всех индейских племен Северной Америки. Ее внутренний мир был прямо противоположным моему, моим воззрениям и убеждениям. Право, временами мне казалось, что моей женой стала не женщина, дитя земли, а мстительное существо внеземной категории, какое-то исчадие ада. Очень скоро между нами возникло взаимное непонимание, взаимное раздражение. Но Ялла предъявляла свои права на меня: в ней вспыхнула роковая страсть, дикая, ничем не укротимая ревность, сжигавшая ей душу. Не буду описывать сцен, разыгрывавшихся между нами. Все кончилось тем, что я выбрал бурную и темную ночь, оседлал своего верного коня, этого самого мустанга, и покинул лагерь сиу.
Гнались за мной?
Не знаю.
Может быть, все племя неслось в погоню за моим конем, но он летел как на крыльях.
И вот я снова встретил братьев среди белых. И пережитое в прерии, и месяцы брачной жизни с покинутой мной Яллой кажутся мне каким-то кошмарным сном. В это время вспыхнула война с Мексикой. Я отправился туда волонтером, я дрался за мою родину. В Соноре я встретил молодую и прекрасную женщину, мексиканку, и она стала моей женой, я нашел то счастье, которое не смог найти в прерии. Там же, в Соноре, я поселился, построив большую асиенду на землях, полученных моей женой в приданое. Это та самая асиенда, которая тебе, Джон, известна.
— Ну а твоя прежняя жена? Эта самая Ялла? Ты так ничего и не слышал о ней с того времени, как сбежал из поселка сиу?
— Подожди. Прошло несколько лет. Я посвятил себя заботам о воспитании двух моих детей, Джорджа и Мэри; моя жена, к несчастью, рано умерла, и дети остались на моих руках.
Я жил мирной и спокойной жизнью. Никто меня не тревожил. Но вот однажды в мое жилище долетели вести неведомо откуда. На частоколе, окружавшем мою усадьбу, рабочие как-то утром обнаружили пучок индейских стрел с окровавленными концами, перевязанный змеиной шкурой.
— Знак, что враг поклялся отомстить и сдержит свое слово!
— Да, своего рода заявление: берегись, я не забыл и не простил!
— Значит, эта индейская ведьма разыскала-таки тебя?
— По-видимому, да. Я находился в Соноре, на территории, где обитали арапахо. Но это племя давно уже примирилось с белыми, признав бесполезность борьбы. С их вождями я был в прекрасных отношениях. Арапахо находились в состоянии войны с сиу. Все это давало мне известные гарантии безопасности. Но Ялла или посланные ею разведчики и среди арапахо нашли меня и сообщили мне об этом.
Они достигли своей цели: с этого момента моя жизнь превратилась в сплошную пытку.
Нет, я не боялся за себя.
Разве я не солдат? Разве я не видел смерть лицом к лицу десятки раз? Разве я боялся умереть?
Нет и тысячу раз нет!
Ведь умирают только один раз, и когда-нибудь придется умереть! Но я боялся за жизнь моих детей. Я знал, как изобретательны сиу, особенно женщины этого племени, когда речь идет о том, чтобы придумать месть почувствительнее, поужаснее. Ялла знала, что я безумно люблю детей, и могла воспользоваться этим, чтобы на детях выместить свою злобу, свою ненависть к их отцу.
И я не ошибся: следом за зловещим вестником мести на меня начали обрушиваться беды.
Трижды неведомо откуда налетевшие и неведомо куда скрывшиеся индейские отряды пытались поджечь мою асиенду. Дважды в меня летели пули и стрелы.
Признаюсь, меня это утомило.
Я был уже не молод. Я устал. Наконец, мои дети… Я не мог без содрогания подумать о том, какая участь постигнет их, если чья-нибудь предательская рука убьет меня и я оставлю их одинокими в этом змеином гнезде.
Я уже решил расстаться с моей богатой асиендой, ликвидировать дело и переселиться с детьми в один из восточных штатов, где нет краснокожих. Но в это время вспыхнула давно предсказанная война против белых, поднялись многие племена индейцев. Правительство, застигнутое врасплох, призвало под свои знамена всех старых солдат, которых могло немедленно мобилизовать в близких к месту военных действий районах. Мне пришлось покинуть мою усадьбу и идти сражаться. Наш отряд, ничтожный численно, имеет поручение величайшей важности, потому что это мы преграждаем путь индейцам сиу. Остальное ты знаешь.
— Но… но как этот белый мустанг мог попасть сюда? — спросил правительственный агент.
— Я забыл сказать, — ответил полковник, — что уже много лет назад Рэд загадочным образом исчез во время нападения индейцев на мою асиенду. По-видимому, нападавшие увели его с собой, и тщетно я искал мою любимую лошадь. Он бесследно пропал. И теперь вернулся только затем, чтобы я увидел его мертвым.
— Как могли индейцы увести лошадь?
— Для меня это было ясно: дело в том, что с момента появления Рэда в поселении сиу Ялла, казалось, задалась целью переманить моего коня к себе. Она ласкала Рэда, ухаживала за ним, и должен признаться, что в последние дни моего пребывания среди сиу Рэд охотнее слушался Яллы, чем меня; он скучал, когда не слышал звуков ее голоса. Вероятно, Ялла была среди нападавших и Рэд пошел на ее зов.
После непродолжительного молчания индейский агент заговорил снова:
— У вас были дети от этой… дикарки? Полковник вздрогнул и с откровенным страхом поглядел на говорившего.
— Не знаю. Не знаю! — растерянно бормотал он. — Ведь я недолго выдержал жизнь с Яллой. Я покинул становище сиу ровно через три месяца после свадьбы.
Джон Мэксим подбросил полено в уже потухавший маленький костер, разложенный на полу палатки, набил трубку табаком, наполнил вином стаканы и сказал:
