родственную душу, как если бы оба были обижены жизнью и преданы близкими людьми.
– Такая молодая и такая проницательная, – удивился охотник. – Попали в точку, мисс. Наверное, я забрался в эту глушь в надежде найти здесь мир и покой. Природа – штука жестокая, но никогда не наказывает зря. Ее законы справедливы. А у людей… – Он не закончил фразу и умолк, угрюмо уставившись в огонь костра.
– У вас есть семья? – Оливия заранее знала ответ. Человек, который столь остро прореагировал на историю с дядей Шарлем, должен иметь семью.
– Была, но давно, когда я жил в горах Каролины. Была жена Мария, очень хорошая женщина, и ферму мы имели, правда, небольшую. Урожай собирали, когда какой, и я еще подрабатывал на кузнице. Была у нас и дочь, а сыновей бог не дал. Жена из-за этого очень переживала, а потом с нами поселился Вейлон, сын ее сестры. Его мать умерла, когда он был совсем маленький, и с отцом не повезло – никудышный мужик и семью бросил. Вейлона мы растили как своего сына, но он часто болел в детстве и, наверное, из-за этого, когда подрос, начал пить, буянить и приставать к девушкам в городе, а в конце концов погиб. Мария места себе не находила, когда ей сказали, что Вейлона убили за кражу лошади.
– А что ваша дочь? – нерешительно спросила Оливия.
– Она всегда хотела уехать с фермы, – с тяжелым вздохом ответил Микайя. – Ненавидела нищету, искала красивой жизни и в пятнадцать лет сбежала с плантатором из Виргинии. Позже мать попросила священника написать письмо, чтобы узнать, как там наша дочка, а та отписала, что ее муж не хочет знаться со всякой рванью. Всего-то один раз и получили от нее весточку. Мария отправляла потом письмо за письмом, но без ответа, очень расстроилась, заболела и отдала богу душу. После ее смерти я решил перебраться в Кьюмберленд. – Охотник улыбнулся, давая понять, что трагедия ушла в прошлое. – На сборы много времени не понадобилось. Оседлал коня, сплюнул в огонь и ускакал.
До сих пор Оливии казалось, что на ее голову свалились все беды мира, но сейчас ей стало стыдно за себя. Ее переживания не шли ни в какое сравнение с трагической судьбой Микайи Джонстона, и оставалось только поражаться его стойкости и мужеству.
– Выходит, вы прибыли сюда из самой Каролины? Пересекли Аппалачские горы, проехали через Кентукки, прежде чем добраться до Миссисипи?
– Пустяки. Мне случалось забираться еще дальше на Запад. Пару лет назад совершил небольшое путешествие с парнем по имени Култер, и мы забрались высоко в горы. Так высоко, что голова кружилась, когда вниз глянешь. Под ногами пропасть, а голова в облаках. Вот как высоко. Дошли до соленого океана и видели, как из земли бьет столб воды с грязью, будто из пушки. Воняет там, будто из пасти сатаны. Вот тогда и решил, что надо держаться ближе к Миссури. Здесь места отличные.
В Сент-Луисе до Оливии доходили из вторых и третьих рук казавшиеся неправдоподобными рассказы Култера. Он утверждал, будто своими глазами видел ямы с кипящей грязью и бившие из расщелин струи горячей воды, но ему верили немногие. Тем более что в ходе экспедиции Люиса и Кларка никто ничего подобного не встречал. А сейчас, глядя в глаза Микайи, девушка понимала, что он говорит правду.
– Много же вы повидали на своем веку, – заметила Оливия. – Это вроде, как говорят, увидеть слона.
Микайя в ответ рассмеялся:
– Мисс, я не только видел слона, но и пристрелил его, снял шкуру и мяса отведал.
– Ну, и как оно на вкус? – тоже улыбнулась Оливия.
Охотник на миг задумался, почесывая дремучую бороду и весело сверкая карими глазами. Наконец сказал:
– Уж больно морщинистый.
И оба расхохотались.
– Но вот, вы тоже попутешествовали на славу и мир повидали, всю Европу объехали, в Париже небось побывали и других местах, а я просто себе не представляю, как мог бы плыть через соленый океан.
– Долгое время меня тянуло назад, но это прошло после смерти родителей.
– А теперь?
– Теперь мне там нечего делать. Теперь я американка, как и вы. А вы охотник? – спросила Оливия, глядя на тушу оленя.
– Нет, я убиваю зверей только для пропитания. Ради шкуры или ради меха – никогда. Пускай этим другие занимаются, а я не буду стараться ради городских франтов, которые жизни не мыслят без шапки из бобра.
– Если вы не занимаетесь охотой и землю не возделываете, на что вы живете? – удивилась Оливия.
– Я занимаюсь всем понемножку, – добродушно пояснил Микайя. – У Гасконейды у меня удобная хижина, небольшое поле кукурузы и огород. Фрукты и орехи растут на деревьях, в реке полно рыбы, в лесу водятся олени и прочая дичь, так что есть мясо и шкуры. Вот за этим шел по следу несколько миль, – добавил охотник, махнув рукой в сторону туши оленя.
– Однако вы считаете, что в медведей стрелять нельзя?
– Никогда не убивал медведицу с детенышами. Это исключено, разве что в целях самообороны. Стрелял и в медведей, если не было другого выхода. Отличное мясо и очень теплая шкура.
– Приятно сознавать, что на этот раз разошлись миром и все остались при своих шкурах, – со смехом сказала Оливия.
– Хотите еще жаркого? – предложил Микайя. – Там полная кастрюля.
– Нет, спасибо, мистер Джонстон, я сыта. Было очень вкусно.
– Хотя жаркое из скунса?
– Несмотря на это, да, очень вкусно.
– Я был бы вам премного обязан, мисс Сент-Этьен, если бы вы называли меня по имени. Единственный человек, который говорил мне «мистер Джонстон», был судья Брэддок, приговоривший меня к штрафу в десять долларов за то, что у меня нашли самогонный аппарат, когда я жил в округе Клэкстон.
– Хорошо, но тогда и вы называйте меня Оливией. А в вашей хижине у Гасконейды есть самогонный аппарат? Мне говорили, что люди, выросшие в горах, делают такой самогон, что, когда выпьешь, дым валит из ушей.
– Нет, я варю самогон по рецептам равнин, не очень крепкий, просто чтоб настроение поднять. Да и получается совсем немного, так что спиртное не продаю, особенно индейцам, потому что они становятся дурными от спиртного. Впрочем, – добавил, почесав в затылке, – многие белые люди тоже дуреют от самогона.
– Поэтому варите ровно столько, сколько вам самому нужно?
– Ну да, хотя немного остается для гостей. Ведь если кого-то встретишь, надо же достойно принять человека. Законы гостеприимства и все такое.
– О себе могу сказать, что вы оказались очень гостеприимным хозяином, даже без выпивки.
Микайя секунду колебался, потом взглянул девушке в глаза и спросил:
– И что теперь собираетесь делать? Вы далеко забрались от дома.
– Дом… – повторила Оливия с мечтательным выражением. – Знаете, у меня никогда не было настоящего дома. Мои родители были, можно сказать, аристократами-цыганами, и на одном месте они долго не засиживались. Всю свою жизнь я кочевала из страны в страну и только последние три года имела нечто вроде постоянного дома, когда моим опекуном стал Эмори Вескотт. – При упоминании этого имени девушка передернула плечами и заключила: – Но туда я больше ни за что не вернусь.
– Если хотите, могу проводить вас до Сент-Луиса, но как вы оттуда доберетесь до Нового Орлеана?
– У меня есть кредитное письмо, – приободрилась Оливия. – Мне его дал… впрочем, не имеет значения. В общем, я смогу получить деньги и оплатить проезд на пароходе вниз по реке. – Внезапно она вскинулась, что-то вспомнив. – Черт, я оставила письмо на пригорке в своей поклаже. Когда за мной погналась медведица, я все бросила.
– Не волнуйтесь, ничего не пропадет. Как только медведица уведет своих малышей в другое место, мы заберем ваши пожитки. А я пока закончу разделывать свою добычу.
Микайя встал, прошел к туше оленя и стал аккуратно выбирать деревянные распорки из внутренней части. Наблюдая за ним, Оливия сглотнула подкативший к горлу тошнотворный ком. На этот раз все
