Но неспокоен был его сон. Новость узнал Бура. Следак сегодня был угрюмей обычного. Задумчиво поглядывал в зарешеченное окно. А что там высматривать? Забор в двух метрах, да колючка поверху — вот и весь горизонт. И ничего больше нет.
— Наверное, Бураков, это наша последняя… беседа.
Бура поднял на него смешливый взгляд:
— Что, нашли убийцу?
— Нет, не нашли. — Следователь бездумно теребил папку с делом, вздыхал. Наконец решился. Склонив голову к Буракову, жестко, как на камне ножом вырезал, сказал:
— Пока мы с вами здесь бесполезно время проводили, ваши «приятели» провели свое расследование. И выяснили, что главный виновник смерти Рогова — вы… А сегодня я случайно узнал, что в этот изолятор загнали троих уголовников. Думаю, вы догадаетесь, с какой целью.
Обычно в общении со следователем Бура избирал сочувствующе-ироничный взгляд. Смешинки не покидали его, пораженных коньюктивитом глаз. И сейчас эта маска застыла на лице Буракова. Но смешинки съехали. Посерели глаза. Понял Бураков, что пришел его час. А когда его вели с допроса — по случайности, либо по умыслу, — из камеры вывели троих. Они стояли, опершись о стенку и из-под руки глядели на Буракова. Обменялись с Бурой равнодушными взглядами. Преувеличенно равнодушными. Бураков, не меняя шага, прошел мимо палачей. Вершители его смерти застыли, опершись о стенку, словно намереваясь ее обрушить. А надзиратели настороженно проводили взглядом скорбную процессию.
Узнал Бура одного из тех, стену подпиравших. Это был Генка Пятак. Давний кореш Серого и большой мастер. Рукодельничать мастер… По мокрому рукодельничать.
На десятый день следствия в ОВД нагрянул с проверкой генерал-майор Череванченко. Начальник отдела забежал к следователю Алексея:
— Юра, срочно бери дело… этого… который в «Черевичках» набедокурил, и ко мне. Давай, в темпе.
Генерал сидел за столом полковника и, покусывая ручку, перелистывал папки с делами.
— А вот тоже интересное дело… Пока не завершено, но уже к финалу подходим. Виновный, как говорится, понесет заслуженную кару.
Что-то в тоне полковника настораживало: то ли сиропность интонаций, то ли особая предупредительность. Генерал принял папку:
— Так… Бравин… так… Череванченко? — Он поднял глаза на полковника.
— Так точно: те самые братья Череванченко! Мы этого бандита…
— Погодите, какие те самые? — стал догадываться генерал.
— Ну… они сказали… что…
— Договаривайте, — генерал багровел, наливался яростью.
— … что ваши, товарищ гене…лар, генерал… племянники.
Генерал побагровел, как от приступа астмы. Хлопнул папкой по столу:
— А ну, берите этих подонков за яйца, хочу посмотреть на неожиданную родню! Я их лично на прожарку посажу!
— Они еще, товарищ гере… генерал… говорили, что и к мэру имеют родство, — лепетал полковник.
— Да хоть к Ельцину! Я, мать их за ногу!..
С этого дня следствие покатилось в другом направлении. Алексея в эти дни не вызывали. Раскручивали Череванченков.
А Влада со дня на день ждала прекрасного рыцаря. Верила, что найдет он ее, хоть и расстались они странно. Его в операционную увезли, а она часа два прождала в холле. И, только увидев, что принявший Алексея врач уже не в халате, а в плаще выходит из здания, догнала его:
— Скажите, доктор, как там… Алексей?
Доктор охотно остановился и, втянув живот, приосанился:
— Какой Алексей?
— Ну высокий… Вы его на операцию повезли. Рана у него на спине.
— Ах, этот! С проникающим… — с досадой вспомнил хирург. С досадой, потому что понял, как невысоки его шансы в конкуренции с недавним пациентом. Даже он, мужчина, не мог не отметить, как совершенна была мужская красота лица и тела того раненого. Выглядывающие из-под масок глазки медсестер прямо излучали восхищение. — Так прооперировали мы его… Простая была операция. Повезло ему: жизненно-важные органы не задеты… В общем, милая девушка, будет жить.
— А в какой он палате?
— А он не в палате. — Хирург посерьезнел, вспомнив, что больного-то увезли. — Его забрали.
— Куда забрали? В другую больницу?
— Нет… Да… в другую больницу забрали… — Врач вдруг заспешил.
— Минуточку, доктор. А как его фамилия?
— Фамилия?.. Вот, чего не знаю — того не знаю. Не успели мы даже… Ни анамнеза, ни катамнеза. Это уже в ми… в другой больнице узнайте.
И вот уже целую неделю она все надеялась, что тот рыцарь найдет ее. Обязательно найдет! Ему достаточно только имя знать! Найдет!!!
А вечером, безразлично глядя на экран телевизора, она вдруг подалась вперед телом и, схватив пульт, прибавила звук.
— … «Черевички». Зачинщики той бойни — владельцы бара — братья Череванченко, ранее проходившие в деле как пострадавшие, теперь задержаны и помещены в изолятор. Следствие продолжается…
Назавтра, выяснив фамилию следователя, она уже давала показания. И узнала имя того рыцаря: Бравин Алексей Юрьевич!
В тот день Бура вернулся с допроса необычно рано: где-то около трех. Все было, как обычно: и неказистая осанка, и шаркающая походка, и привычная неторопливость, с которой Бура укладывался на лежак. Только глаза его — Алексей это сразу отметил — были не тусклыми, а горячечно блестели. Заложив руку за голову, он глубоко вздохнул и, не поворачиваясь к Алексею, буднично заявил:
— Меня сегодня убивать будут. — Лицо его оставалось равнодушным, словно сообщал он о вчерашней погоде. Интонация и поза Буры так не соответствовали содержанию, что Алексей не понял. Переспросил:
— На что подбивать?
— Не подбивать. Убивать. Угрохают меня сегодня.
Алексей решил, что Бура разговаривает на «фене». Придвинувшись, он удобней устроил тело и с интересом склонил ухо. Но скоро лицо его потемнело, интерес в глазах сменился вначале паникой, а затем гневом:
— Хер вот им! У нас с вами — четыре кулака, четыре ноги, две головы. Подраться я умею. Двоих- троих на себя беру! Вместе как-нибудь откусаемся! Выкрутимся!
— Не впрягайся, — сухо, как-то отчужденно промолвил Бура и сглотнул слюну. — Эти ребята не хуже тебя боксы разные знают. А в деле своем они мастера. И потом, они —
