– Пока только то, что он, в отличие от второго имама села, последователя тариката, является ваххабитом. Ваххабизм – религия не запрещенная, и сам по себе не может вызывать подозрений. Но некоторые односельчане часто называют имама амиром, а это уже предполагает его причастность к боевикам. Однако данные не проверены. Велика вероятность, что так называют его вооруженные охранники, круглосуточно держащие под контролем его дом и мечеть.
– А что, на наличие вооруженных людей в селе участковый внимания не обращает? – спросила Ставрова.
– Тамара, это же Кавказ... – невозмутимо заметил Радимов. – Там мужчина не будет чувствовать себя мужчиной, если у него нет автомата. В любое село можно войти – и разоружай. Только это бесполезно, через день вооружатся снова.
– И в таком месте нам работать... – вздохнула Тамара, смиряясь со своей участью.
– Именно вам и работать, – подтвердил полковник Градовокин. – А нам – подготовить вас...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Тучи по осени даже на Кавказе бывают по-настоящему густыми и тяжелыми.
– Как думаешь, дождя не будет? – поглядывая на небо, спросил имам Меджидов следовавшего за ним охранника Вали Гаджиева.
Вали перебросил ремень автомата с одного плеча на другое. Он был низкорослым и худеньким, и автомат всегда оттягивал ему покатые плечи, на которых и одежда-то с трудом держалась. Гаджи-Магомед давно заметил, что у Вали, кажется, даже вошло в привычку с плеча на плечо автомат перебрасывать. Впрочем, несмотря на отсутствие крепкой физики, Вали был, наверное, лучшим стрелком в джамаате Меджидова. Очередями не стрелял, чтобы патроны попусту не тратить, а его одиночные выстрелы следовали так быстро один за другим, что казалось, будто действительно стреляют очередями из автомата с пониженной скорострельностью. Правда, с пистолетом Вали не дружил, стрелял из него плохо, но это не умаляло его достоинств бойца, потому что пистолет носится на поясе скорее для красоты, и пользуются им крайне редко; а вот без автомата в бою не обойдешься.
– Разве я могу знать волю Всевышнего? – поднял глаза к небу Вали. – Но у меня спина ноет. Это всегда к перемене погоды. Может, даже не дождь, а снег пойдет.
– Снег? – задумался Гаджи-Магомед. – Может быть... Надо будет в нижний дом дров принести на всякий случай. И побольше, чтобы на неделю хватило.
– Попам? – удивился Вали такой расточительности.
– Попы переживут и холод, и голод, хотя по законам гостеприимства кормить мы их все-таки должны. Дрова нужно принести в последний дом, где женщины уборку недавно делали.
– Там же пока никого нет, куда торопиться?
– Будут. Скоро там будут жить люди, которые должны почувствовать тепло нашего гостеприимства и щедрость нашего угощения. Уважаемые люди. Обязательно передай мой приказ, пусть натаскают дров, – распорядился Гаджи-Магомед.
– Я понял, амир, – склонил голову охранник. – А прогноз погоды вы не слушали?
– Прогнозам верить – все равно что правительству. Я не настолько наивный.
– И правильно. Я тоже не верю. – Вали опять перебросил автомат с плеча на плечо, иначе тот упал бы...
Как и требовал Гаджи-Магомед, охраны дома, где задержались священники, не было видно со стороны. Небольшая предосторожность, чтобы не провоцировать ненужную активность участкового Халидова. Хотя от него пока не было никаких неприятностей; тем не менее лучше подстраховаться. Охраны имам не увидел, и только когда вместе с Вали подошел к дому вплотную, дверь открылась, чтобы запустить пришедших, даже стучать не потребовалось – их увидели в окно или из кухни, или из той комнаты, которую в дождь затапливает. По своему желанию охранник мог находиться и на кухне, и в комнате.
В большом коридоре царил полумрак. Слабый свет проникал только через дверь в кухню, а в комнату с дырой в крыше дверь из цельного дерева без стекла была плотно закрыта, как и дверь большой комнаты, в которой держали священников. В принципе предосторожность была излишней, трудно ожидать от священников нападения на часового, к тому же их предупредили, что уйти не удастся, потому что все связи с внешним миром контролируются постами, а чтобы перебраться через хребты, надо быть альпинистом. Среди священников таковых не было, да и возраст не подходил для отчаянных поступков.
– Окна охраняются? – спросил имам Меджидов у часового Дауда Гусейнова.
– Я там своего кобеля посадил, – со смешком ответил Гусейнов. – К смоковнице привязал. Он никого не пропустит. Я сам его боюсь...
– А что же на нас не лаял? – поинтересовался Вали.
– Он не лает, просто молча нападает. А если нападет, это все. Конец.
– Какой породы, кавказец?
– Белый алабай[16], – с гордостью ответил Дауд. – С кавказцами расправляется в два счета, с людьми – еще быстрее. Настоящий боец.
– Я не хочу, чтобы с ними кто-то расправился, – сказал имам. – Они мне нужны живыми и здоровыми. Открывай дверь, посмотрю на них.
Гаджи-Магомеда в обычной гражданской одежде трудно было принять за имама, тем не менее он решил представиться православным священникам и завести с ними разговор.
Дауд одним движением сдвинул засов и распахнул дверь. Меджидов сделал знак рукой, запрещая охранникам идти следом за ним; сам же вошел в комнату и уважительно остановился у порога. Священники молились, стоя на коленях и повернувшись лицом на восток. Слова их молитвы разобрать было трудно, потому что произносились они быстрым шепотом. Так как они не обратили на него никакого внимания, продолжая молиться, он решил проявить уважение к их вере, прикрыл дверь и стал ждать, когда кто-то из них хотя бы из любопытства обернется и посмотрит, кто вошел в комнату.
Ждать пришлось долго. И хотя ожидание начало уже раздражать, имам старался держать себя в руках.
Наконец тот, кто стоял впереди остальных, поднялся с колен, трижды перекрестился, отступил назад и только после этого обернулся. Вслед на ним обернулись и другие. Но прямо на Гаджи-Магомеда смотрел только первый, смотрел твердо, с чувством достоинства и уверенности в себе. Имаму понравился этот взгляд, вызывающий уважение.
– Ты пришел нам что-то сказать? – спросил наконец священник.
– Я пришел ответить на ваши вопросы, – властно проговорил Меджидов.
Тот выдержал, глаза не опустил, продолжая гордо смотреть на имама, только поинтересовался:
– А у тебя есть полномочия говорить с нами?
– Я сам себя уполномочиваю, – ответил имам.
– Это хорошо. А то все, с кем мы имели дело, говорили, что их объяснять не уполномочивали. А ты кто?
– Я – имам Гаджи-Магомед Меджидов, – представился амир, но не добавил, что, помимо своей должности при мечети, имеет и другую должность, которую по большому счету не получил, а взял – должность полевого командира джамаата.
– А я – протоиерей Иннокентий Березкин, – сказал в ответ священник. – Значит, ты, имам, ждешь вопросов? А я жду объяснений. Что ты затеял? Если рассчитываешь получить за нас выкуп, думаю, твоим надеждам не дано оправдаться. Не те мы люди, за которых могут много заплатить. Даже дорога сюда не окупится.
– Я человек не жадный и похищение людей с целью наживы осуждаю, несмотря на то, что принадлежу к салафитам.
– А кто такие салафиты? – переспросил протоиерей Иннокентий.
– Последователи Мухаммеда аль-Ваххаба. Это что-нибудь тебе говорит?
– Говорит. То есть ваххабиты?
– Иногда нас называют и так, хотя мы сами предпочитаем называться салафитами. Судя по возрасту, ты помнишь, как коммунистов называли ленинцами. Точно так же салафитов зовут ваххабитами, в честь
