примерно одного цвета, причем русые, – это тоже не доказательство. На опознании все остальные были на меня не похожи, и естественно, что убежавший от драки молодой чеченец указал на меня. Одинаковый рост тоже ничего не дает. И у меня будет возможность опротестовать такое опознание. В суде, во время получения санкции на арест, я возражений не высказал, поскольку меня никто и не спрашивал. И адвокат попался дурак дураком. Когда будет хороший адвокат, тогда я и выскажусь.
Дверь открылась. Я поднялся с места, привычный к тому, чтобы вставать, когда в комнату входит старший по званию. Первым вошел старший следователь по особо важным делам Воронец, за ним – капитан Магомедов, с которым я мельком познакомился у генерала Лукьянова; за Магомедовым появилось новое действующее лицо, и я уже по его хитрой самодовольной физиономии определил, что это и есть адвокат, о котором я только что думал. Легок на помине...
– Заждался, капитан? – спросил Воронец, усаживаясь за стол против меня.
Тут же дверь, едва успев закрыться, распахнулась, и тот «вертухай», которого я признал весельчаком, занес два стула. Видимо, для Магомедова и для адвоката.
– Мне что в камере ждать, что здесь, разницы мало, – кисло ответил я, никак не показывая, что знаком с капитаном Магомедовым.
– Я приказал привести тебя сразу после обеда, – объяснил старший следователь.
– А меня мои лучшие друзья привели за несколько минут до обеда, – посмотрел я на «вертухая», расставлявшего стулья у стены.
Тот в ответ стрельнул в меня радостным взглядом – обрадовался, что теперь есть за что приложиться к физиономии арестованного кулаком. Он еще не понимал, чему радуется...
– Так ты даже не пообедал?
– Ничего страшного. Мне обещали этот самый обед завтра доставить.
Я снова посмотрел на «вертухая». Он веселился все сильнее. Дурак. Я даже с наручниками на руках их обоих так отделаю, что ни того, ни другого жены не признают.
– Думаю, им придется самим твой обед съесть, поскольку у нас появились новые данные, которые, кажется, снимают с тебя вину.
Очередной взгляд на «вертухая» показал, что улыбаться он перестал, а во взгляде даже мелькнула растерянность. Огорчился мужик, что его намерениям не дано осуществиться. Да ладно, может не переживать. Не я, так другой добрый человек найдется. Такая физиономия от рождения до смерти мечтает о встрече с увесистым кирпичом.
– Оцените, товарищ полковник, мое поведение, – сказал я лениво. – Оно косвенно тоже служит доказательством моей невиновности. Я ведь даже не спрашиваю, какие данные появились. Понимаете, почему?
– Почему?
– Потому что я ждал появления таких данных. В моем понимании справедливости, они должны были прийти со стороны, даже без моего активного участия. Что-то должно было открыться в ходе следствия, что поставит все на свои места. Возможно, настоящий преступник найдется, возможно, еще что-то... Но я был уверен, и потому не сильно волновался.
– Ладно. Это все разговоры. А пока... Вот, познакомься. Капитан Магомедов представляет откуда-то появившийся «Комитет взаимопомощи участников локальных военных конфликтов». Я про такой комитет не слышал, но запросил данные из «Госреестра»; оказывается, он только-только зарегистрирован. И ты, наверное, первый их клиент.
– Первый, – с мрачной от природы улыбкой согласился Магомедов. – Надеюсь, что не последний...
– Я очень счастлив, – согласился я. – Тем более что в госпиталь сегодня я уже опоздал.
– Кстати, Комитет предоставил тебе своего адвоката. Тебе придется с ним плотно поработать, поскольку ты все равно остаешься главным подозреваемым. Твой адвокат начал свою деятельность с исследования твоих передвижений в день совершения преступления. И оказалось, что в момент убийства ты был еще в госпитале, что подтверждают данные с ленты энцефалограммы. Аппарат регистрирует время автоматически. В госпитале подтвердили, что время было проставлено аппаратом. Таким образом, у тебя, капитан, появилось почти стопроцентное алиби. Лишь я один в это алиби не верю, потому что все вы в ГРУ слишком умные, чтобы просто так подставиться. Но, думаю, мои аргументы не сумеют убедить судью. Сейчас едем в суд. Я сам выступаю с ходатайством заменить тебе арест на подписку о невыезде. Он распространяется также на Московскую область, поскольку ты в настоящее время проживаешь в деревне и не имеешь своей жилплощади в столице. Тебя такое положение вещей устроит?
– Отчасти, – согласился я. – Устроит на первое время. Относительно компенсации за моральный вред я поговорю с адвокатом. Что он посоветует...
Я сделал легкий поклон в сторону адвоката, с которым еще и познакомиться не успел.
Старший следователь по особо важным делам, кажется, за эти слова готов был меня расстрелять. И расстрелял бы, будь мы наедине. Капитан Магомедов с адвокатом ему сильно мешали. Воронец сам сказал, что, если все получится так, как я считаю, его премии лишат. А он, похоже, из тех людей, кто за три рубля змею укусит...
Дело осталось за малым, после этого должна была начаться серьезная подготовка к моему освобождению. К сожалению, Воронец не оставлял меня наедине с капитаном Магомедовым, и мы не имели возможности обговорить варианты. Но Магомедов вел себя спокойно, и потому я тоже не суетился.
В суд поехали уже без наручников и без «вертухаев», которых полковник Воронец «сгонял» в камеру, чтобы принесли пакет с моими туалетными принадлежностями, и отпустил. По Москве «Газель» передвигалась еще хуже, чем по деревне, хотя на асфальте водитель мог бы чувствовать себя увереннее и смело рассчитывать, что машина не развалится от тряски. Тем не менее мы все же сумели доехать до того же здания суда, которое посещали утром. Уже в вестибюле нам навстречу попался адвокат, который присутствовал на утреннем заседании. Чувствуя свою значимость, он спросил, заранее надеясь на отрицательный ответ:
– Вы ко мне? Я, к сожалению, уезжаю по делам. Надо было позвонить...
Воронец что-то ответил ему на ходу и двинулся мимо. Я наградил его многозначительной улыбкой и так же равнодушно прошел мимо. На нашего адвоката местный защитник посмотрел с легким удивлением – видимо, узнал, – но тот коллегу не заметил.
Мы сразу двинулись в другой кабинет. На сей раз судьей был мужчина, который обвел всех внимательными глазами, но непонятно было, слышит он, что ему говорят, или нет, потому что на участников заседания он старался почему-то не смотреть. Но вопрос разрешился быстро. Сначала высказал свою позицию старший следователь по особо важным делам, потом несколько фраз сказал адвокат, и судья подписал постановление. Мы вышли из кабинета, в коридоре полковник Воронец дал мне подписать уже заполненный бланк подписки о невыезде и вернул документы, отобранные при задержании.
– Свободен, капитан, – сказал он, как благословил на марш-бросок до дома в деревне.
Я, впрочем, бежать не торопился. Сначала проверил документы, потом только сказал:
– Еще один важный момент. Принципиальный. Я вынужден попросить вас, товарищ полковник, вернуть мне боевое оружие, за которое я несу персональную ответственность.
– Ах, да... – Воронец стукнул себя с досадой по лбу и поморщился.
– Будем возвращаться, – сказал капитан Магомедов. – Только лучше будет, если на нашей машине.
Я эту машину уже заметил. Микроавтобус «Фольксваген Калифорния» стоял рядом с воротами СИЗО, а потом оказался рядом с нами возле здания суда.
– Почему не на «Газели»?
– У нас водитель опытнее. Быстрее доедем, – пообещал капитан.
– Быстрее можно и совсем не доехать, – проворчал полковник. – Ладно, поехали...
С возвращением оружия задержки не произошло. Мне вручили опечатанный целлофановый пакет. Я проверил и пистолет, и запасную обойму, не забыл произвести частичный разбор оружия, чтобы иметь возможность заглянуть в ствол – не стреляли ли из него, хотя после стрельбы пистолет могли почистить и внешний осмотр ничего не дал бы. Только после этой процедуры расписался в получении.
– Зачем тебе, капитан, пистолет, если ты и без пистолета – сама Смерть... – ухмыльнулся
