были заведующие промтоварными магазинами и другие работники.
– Конечно, были. Краденое надо было продать. На барахолку не понесешь же всю продукцию…
– Думаю, преступники оперировали весьма крупными суммами.
– Точнее.
– Скорее всего, сотнями миллионов.
– Откуда у Белоштана миллионы? Не преувеличиваешь?
– Приблизительные суммы убытков, понесенных государством, установит следствие. Точную цифру, наверное, выяснить не удастся.
Фома Федорович произнес как-то странно:
– Ну и проходимец этот Белоштан! Мы его на хозяйственную работу выдвинули – вот и отблагодарил!
– У Белоштана, наверное, были консультанты. И очень ловкие помощники и сообщники.
– Стыд какой! – произнес Фома Федорович. – Резонанс на всю республику. До сих пор за нами только мелкие дела числились – как у всех: квартирные кражи, хулиганство и подобное другое. Убийство считалось чрезвычайным происшествием. А здесь – кража в особо крупных размерах! К тому же выявленная не нами самими, а республиканскими органами!
– Мы не претендуем на лавры.
– Ты не претендуешь. А как быть мне? Мне прокуратуру и милицию на ковер вызывать надо. Как это так, на глазах у общества такие махинации делались!
– Преступники действовали точно.
– Не скажи – целый левый цех! Наша милиция сама могла Белоштана за руку схватить.
– Могла, – согласился Сидоренко, – вот тут и закавыка.
– На что намекаешь?
– Скажу прямо: кое-кто из милиции опекал Белоштана.
– Конкретнее.
– Следствие продолжается, остальных данных огласить не могу, но нити тянутся к Псурцеву.
– Говори, да не заговаривайся.
– Я, Фома Федорович, готов нести ответственность за свои слова. Тем более, что подозрение вызывает и сам Пирий.
Фома Федорович медленно надел очки, посмотрел сквозь них на Сидоренко, пристально и внимательно.
– На кого руку поднимаешь? – спросил строго. – Я тебя вызвал только потому, что поступила жалоба: превышаешь полномочия. Кто тебе позволил самого мэра допрашивать?
– А я его не допрашивал, просто был на приеме и пристрастно поставил несколько вопросов.
– Ты свои шуточки брось. Здесь тебе кабинет наместника президента и экивоками не отделаешься. Что у тебя против Пирия?
– Арестован его шофер, и он дал показания против Кирилла Семеновича.
– Не допускаешь, что по личным мотивам? Пирий мог прищучить шофера, а тот мог отомстить.
– Следствие не отбрасывает и такой вариант. Кстати, шофер на последнем допросе отказался от своих первоначальных показаний.
– Знаем мы таких субчиков: сегодня одно, а завтра другое – на сто восемьдесят градусов… Мы, скажу прямо, в особых условиях работаем. Многие злобствуют, с говном бы смешали. Ты представляешь, какая должность у Пирия? Одному в квартире отказал, другому машину не дал, третьего на исполкоме пропесочил…
«Представляю, – мысленно добавил Сидоренко, – у одного за квартиру сто тысяч взял, у другого тоже… А Белоштан сколько ему носил? Должно быть, не меньше…»
– Следствие продолжается, – ответил уклончиво. – И пока можно делать только предположения.
– Пирия ты не знаешь, – сказал Фома Федорович. – Работник с размахом и разумный. На нем Город держится.
«С размахом – это точно, – опять мысленно добавил Сидоренко, – двухэтажную дачу на тещу оформил, с подвалом и бильярдной. А вас, Фома Федорович, почему-то туда не пригласил. Скромный, не хочет хвастаться».
– И все же некоторые нити тянутся к Пирию, – сказал упрямо.
– Пирия я тебе не отдам, – сказал Фома Федорович раздраженно. – Мне тут виднее – кто есть кто. Шерстить государственные кадры никому не позволим, даже прокуратуре. Знай, сверчок, свой шесток.
– Закон для всех одинаков.
– Газеты читаешь? – уничтожающе спросил Фома Федорович. – И я их читаю… Ты мне сейчас еще о демократии расскажи. Да, законы для всех пишутся, но в нашей практике в каждом конкретном случае на них трудно опираться. Тоже мне, законник нашелся! Для народа наши законы, и ты это лучше меня знать обязан: Закон людей защищает, а Пирий, повторяю, не просто человек, а мэр города, и его шельмовать я не позволю. Ты его во взятках подозреваешь, а за руку поймал?
