– Прошу, – только и молвил.
Квартира состояла из двух комнат. В узком коридоре, ведущем к одной из них, висело зеркало, под ним стояла тумбочка с телефоном, довольно дорогим – с автоответчиком. В комнате на журнальном столике красовалась бутылка армянского коньяка, подле нее – хрустальные рюмки, а также фарфоровый кофейник и две чашечки. Пахло свежесваренным кофе и тонким одеколоном, по всей вероятности, французским, определил Иван Павлович, поскольку запах был удивительно приятным.
– Петр Петрович, – представился хозяин и придвинул к журнальному столику кожаное кресло. – Прошу, располагайтесь, разговор будет не таким уж и коротким: должны обсудить с вами важный вопрос.
«Ты такой же Петр Петрович, как я Афанасий Афанасьевич», – подумал Луганский и еще раз смерил хозяина квартиры придирчивым взглядом. Ему показалось, что он где-то уже видел этого тучного человека, по крайней мере, его монгольские глаза и высокий морщинистый лоб были как будто знакомы. Однако ничем не выдал своего предположения, опустился в кресло, положив руки на подлокотники.
Хозяин, устроившись напротив, предложил:
– По рюмочке? Коньяк не так уж плох.
Ивану Павловичу этого не следовало объяснять: и сам разглядел. Он отрицательно покачал головой, и Петр Петрович сразу согласился…
– Давайте сначала о делах… Но ведь кофе не повредит. Луганский опустил глаза: кофе и в самом деле захотелось, его запах уже щекотал ноздри.
Петр Петрович налил полные чашечки, пригубив, одобрительно кивнул, при этом сообщив:
– Хороший кофе – моя слабость.
«А у вас губа не дура», – чуть не вырвалось у Ивана Павловича, хотя и сам не чуждался этой слабости. Однако ничего не сказал и уставился на хозяина выжидающе.
– Итак, к делу! – понял его Петр Петрович. – Скажите мне, пожалуйста, уважаемый, только откровенно, уютно ли вам нынче в вашей парафии?
Иван Павлович мысленно скрутил большую фигу.
«Так я тебе и скажу… Какому-то мифическому Петру Петровичу. А завтра ты позвонишь генералу и он меня коленом под зад…»
– Вопрос сложный, – ответил, избегая прямых определений. – Но я привык к погонам и к делу, которому служу.
– Да, вопрос сложный, – подтвердил Петр Петрович, – и я вас хорошо понимаю. Пришло новое начальство: другие указания, другие взгляды, не всегда совпадающие с вашими, приходится переориентироваться и даже наступать на горло собственной песне.
Иван Павлович отмолчался, ничего не подтверждая, однако и не возражая.
Петр Петрович подсунул ему пачку «Мальборо».
– Вам, думаю, уже не терпится закурить.
«Знает даже, что я курю, – отметил не без одобрения Иван Павлович. – Поработал основательно…»
– Давайте без экивоков, – вдруг сказал хозяин. – То есть без лишних слов. Я предлагаю вам распрощаться с погонами и не весьма удобной по нынешним временам должностью. Начинают работать деньги и только деньги, надеюсь, вы понимаете это?
Луганский пожал плечами.
– Пока что меня устраивают и погоны, и должность. Во всяком случае, получаю более или менее прилично.
Хозяин презрительно поморщился.
– И это вы называете приличной платой? Я предлагаю вам ежемесячно четыреста долларов, и это не предел: первые два-три месяца по четыреста, а потом увидим. Эта сумма может и удвоиться.
«Ну и ну… – сощурился Иван Павлович. – Неужто обычный рэкет? Пожалуй, для рядового рэкетира слишком жирно. Лапшу на уши вешает. К тому же, идти в рэкетиры мне, подполковнику, не к лицу, просто стыдно».
– Деньги действительно неплохие, – ответил после некоторого раздумья.
– Побольше президентской зарплаты, – хохотнул Петр Петрович. – Не говоря уже о министерских.
– И к чему же сведутся мои обязанности?
– Не стану темнить: я знаю о вас чуть ли не все. Изучил, как облупленного. То есть догадываюсь, что можете и на что способны.
– Если уж пригласили в свою квартиру, значит, уверены: я соглашусь. Не так ли?
– Во всяком случае, надеюсь.
– Но ведь такие деньги за красивые глаза не платят. Насколько понимаю, то, что собираетесь предложить, не совсем стыкуется с законом.
– Попали в яблочко.
– Открывайте карты. Должен взвесить, стоит ли овчинка выделки.
Петр Петрович хлебнул кофе, глубоко затянулся сигаретным дымом и хитро взглянул на Луганского.
– Вы, уважаемый, кагебист. И школа у вас – дай, Боже! Я вам все выложу, как на духу, а вы через
