ныряй.
– Это тебе не какой-то бассейн, а настоящая речка, – поддакнул Левко, хотя наивысшим достижением западного быта считал именно бассейн у дома. Голубой кафель, отчего вода кажется морской, подстриженный газон и ярко-красные кусты вокруг – такое он видел в каком-то американском фильме, что с тех пор считал образцом зажиточности и комфорта.
– Бассейны у нас не в моде, – сказал Иван Павлович. – Партия осуждала буржуазные замашки и правильно делала.
«Что не мешало номенклатурщикам купаться в персональных бассейнах и париться в финских банях, – хотел возразить Левко, но сдержался, рассудив, что Луганский неправильно его поймет. – Еще и девушек приглашали – хорошеньких массажисток. И завели эту моду комсомольские боссы. Чтоб хоть в чем-то переплюнуть партийные кадры».
За городом Луганский выжал сто двадцать километров – не успели опомниться, как уже поворачивали к Рудыкам. Лицо у Ивана Павловича посерьезнело, как бы затвердело, и Левко вдруг предположил: не едут ли они к главному шефу? Основания, во всяком случае, для такого предположения есть: первое: Луганский его без меры расхваливает, назвал человеком очень хорошим и богатым; наконец, кто, кроме шефа, мог отгрохать, как сказал Иван Павлович, огромную фигню на самом берегу Козинки? А как напрягся сейчас Луганский! Видно, его, если и не пугает, то к чему-то обязывает встреча с шефом…
«Поживем – увидим», – подумал Левко, но решил пока что вести себя в зависимости от обстоятельств и максимально использовать шансы, которые могли открыться перед ним.
Что советовал ему полковник Задонько? Взвешивать каждое слово, выверять каждый поступок. Быть осторожным и хитрым…
«Попробуем сегодня что-нибудь вынюхать», – решил Левко.
Луганский остановился под соснами. Собственно, сосны в Рудыках росли вдоль каждой улицы, да и поселок был окружен сосновым лесом. Впереди метрах в ста виднелся забор из плотно пригнанных дубовых досок.
– Подождешь тут, – велел Иван Павлович. – Не надо под воротами торчать. А я пойду туда, – указал на дубовый забор. Видишь, какая красота. Нет лучшего дерева, чем дуб. А шеф еще пропитал его горячей олифой, потом покрыл лаком. Будет стоять вечно – нас не станет, а забор не сгниет.
«Боже мой, – встрепенулся Левко, – и в самом деле приехали к шефу. Везет же мне сегодня!»
– Посидишь в машине, – приказал Луганский, – подождешь часок, ну, два. Как управимся… Радио послушай, газетки почитай. Хочешь хороший детектив? – достал книгу из кармана чехла. – Слышал о братьях Вайнерах? Неплохо закручено. В бардачке бутерброды с сыром: проголодаешься – жуй…
Он нажал на кнопку электрического звонка на калитке и исчез, будто растворился. Моринец включил радио, попал на «Маяк», там перемывали косточки Ельцину, комментатор жаловался на его неуправляемость, и Левко выключил приемник, не дослушав. Ельцин-Ельциным, а у нас свои проблемы… У него, в частности, сейчас главная – разведать каким-то образом, что представляет собою их шеф, живущий за дубовым забором. Их – потому что шеф Луганского автоматически является шефом и его, Льва Моринца и десяти амбалов, грабивших контейнеры.
Левко вышел из машины, постоял, осматриваясь. Улица фактически безлюдна: одинокие прохожие стремятся держаться в тени – жарко, под тридцать, хотя и конец лета. Девушка в мини-юбке мелькнула на противоположной стороне улицы и далеко, в самом конце ее – мужчина в белой тенниске.
Моринец прикинул высоту забора. Метра два, это для него не преграда, но что там, за ней? Над забором возвышается вишня, дальше – яблоня с зеленоватыми плодами, еще груша…
Увидел: девушка исчезла за углом. Левко подскочил к забору, ухватившись за его край, подтянулся и заглянул в усадьбу. Да, сразу за забором был сад: яблони, груши и вишни, а еще – высокие кусты смородины, за которыми можно спрятаться, дальше двухэтажный особняк с крышей из оцинкованного железа, с большими зеркальными окнами и террасой на втором этаже.
Легко преодолев забор, Моринец затаился в кустах и осмотрелся. Между деревьями можно незаметно пробраться к открытому окну в доме. Может, именно в той комнате беседуют Луганский с шефом.
Левко быстро перебежал к особняку и, прижимаясь к стене, добрался до открытого окна. Присел под ним, прислушиваясь, но оттуда не долетало ни звука: комната оказалась пустой. Тогда Левко, опираясь ладонями на шершавую от «шубы» стену, тихонько, на носках, стал продвигаться к углу дома. Осторожно выглянул: открытая терраса, на ней столик из лозы, такое же кресло, где расположился Луганский. И качалка, в которой, вытянув ноги в парусиновых брюках, покачивается полный человек в шлепанцах.
Левко откинулся назад, прижавшись к стене – слава Богу, никто его не заметил, но сюда долетало каждое слово.
– Дела несколько осложняются, – пробасил один из собеседников (шеф, определил Левко), – и приобретают нежелательную окраску. Фирма «Канзас» оказалась в трудном положении. К ней имеют претензии клиенты и на днях явятся качать права. Тут бы и пригодились твои амбалы. К чертям собачьим всех кредиторов!.. Надавать бы им по шее, чтобы неповадно было лезть!
– Подстрелить бы нахалов?
– Ни-ни, – возразил шеф. – А вот нос кому-нибудь расквасить и ребра пересчитать…
– Это с радостью. А что, «Канзас» окончательно лопнул?
– Сгорит на днях ярким пламенем, – без особого сожаления сообщил шеф. – Дитя, рожденное не без твоих усилий.
Иван Павлович захохотал, соглашаясь, а шеф продолжал.
– Может, на этот раз обойдется без твоего вмешательства. В общем, созвонимся.
– Конечно, лучше без мордобоя. Но в любом случае, шеф, мои парни готовы.
– Знаю и ценю.
Наступило молчание, потом послышался звон стекла: чокались и выпивали. Затем шеф сказал:
