— Мы из органов государственной безопасности. — Положил на стол бумажку с печатью. — Ознакомьтесь — ордер на обыск квартиры. Лейтенант Тыщук, пройдите в комнату и поднимите супругу этого, — показал глазами на Кутковца, — бандеровского подпевалы.
Хмелевец усмехнулся, шмыгнул в открытую дверь, чуть не столкнувшись с растрепанной женщиной в незастегнутом халате.
— В–вы, — Кутковец начал заикаться, — в–вы ошибаетесь, уважаемые т–товарищи… Я–я никогда не имел связей с бандеровцами…
— Молчи, гад! — замахнулся на него Сливинский, Сел на стул, вытянув ноги, и уставился на Кутковца злыми глазами. — Полгода назад вы давали приют известному оуновскому преступнику Северину Воробкевичу! — отчеканил он. — За это вас будут судить. Только чистосердечное раскаяние смягчит вашу судьбу.
Они стояли посреди комнаты — низенький человечек с брюшком и его жена, на голову выше его в вылинявшем красном халате. У входной двери торчал Дмитро Заставный. Вытащил пистолет и демонстративно держал в руке. Из соседней комнаты доносилось сердитое ворчание Хмелевца, переставлявшего мебель и что–то швырявшего на пол.
— Сядьте на диван, — показал пальцем супругам Сливинский, — и отвечайте на мои вопросы. Только правду, ибо мы знаем все и сразу поймаем вас на лжи.
— Извините, любезный господин, — заговорил Кутковец, — у нас нет секретов от органов власти, мы честные люди и с удовольствием расскажем вам все…
— Молчать! — оборвал его Сливинский. — Укороти свой поганый язык и отвечай только на вопросы! Так вот, прятали ли вы на своей квартире бандеровца Северина Воробкевича?
Кутковец заморгал, обдумывая ответ. Очевидно, решил не отказываться — может, этого Воробкевича арестовали или узнали о нем каким–нибудь другим образом.
— А откуда же мы могли знать, что Воробкевич — бандеровец? Я его знал еще до войны как честного и порядочного человека. Уважаемые господа, я работал лесничим, а он в том же городке преподавал в гимназии…
— Какие мы тебе господа? — вдруг гаркнул Сливинский, и Дмитро Заставный подумал: в этом седом человека погибает незаурядный актерский талант — играет свою роль блестяще, ни разу не сфальшивил. — Почему не прописал его в милиции?
— Так я, товарищ начальник, не очень разбираюсь в этом. Приехал старый знакомый, пробыл три ночи и уехал…
Сливинский сделал вид, что записал этот ответ в блокнот. Хотелось смеяться — старый лис этот Кутковец, такого не сразу припрешь к стене. Как бы между прочим спросил:
— Как был одет Воробкевич и были ли у него вещи?
Подумал: Воробкевич не такой дурак, чтобы открывать этому пройдохе тайну чемодана, и, если не оставил его здесь, Кутковцу нет смысла лгать.
— Он носил черное драповое пальто и гранатовую шляпу. На нем был шикарный костюм из довоенного материала, серого, в клетку. Привез с собой чемодан и саквояж. Красивый чемодан, желтый, крокодиловой кожи.
— Ничего у вас не оставлял?
Неожиданно вмешалась жена. Затараторила:
— Я бы ни за что на свете не разрешила… Квартира маленькая, мы честные люди, зачем нам чужие вещи? Может, еще краденые… Я сразу подумала — чемодан краденый… Поставил его в угол и ни разу не заглянул…
— Помолчи, — перебил ее муж, — товарищу начальнику нечего слушать глупую женщину…
Сливинский потерял интерес к этому человеку — убедился, что Воробкевич не мог оставить чемодан здесь. Лично он тоже бы не оставил — старый пройдоха обязательно докопался бы до долларов. Этому палец в рот не клади — откусит…
И все же следовало доиграть комедию до конца. Заглянул в соседнюю комнату, где хозяйничал Хмелевец, подфутболил подушку с пола.
— Тут — ничего, — со злобой выдохнул Хмелевец, — вот только, — ткнул на кучу шерстяных кофточек, свитеров, новенького белья. — Мелкие спекулянты, черт бы их побрал…
— Бог с ними, надо осмотреться в первой комнате, займись ты, а я загляну в переднюю.
Они быстро закончили обыск, так ничего и не найдя. Сливинский снова сел за стол, побарабанил по нему пальцами, как бы размышляя.
— Значит, так, — сказал он, насупившись, — на первый раз прощаем вас. Арестовывать не будем, но из города вам пока выезжать нельзя. Через несколько дней вызовем для официальных показаний. Подумайте и вспомните все, что говорил Воробкевич. Понятно?
Кутковец сидел раскрыв рот — не верил. Жена заплакала.
— Бог свидетель, пан–товарищ, — застрекотала она радостно, — мы ничего плохого не делали…
— О том, что мы тут были, никому ни слова, — предостерегающе поднял вверх палец Сливинский.
«Переиграл», — подумал Дмитро. Но в конце концов, это уже не имело значения. Надо было спешить: напрасно потеряли час, а должны побывать еще по двум адресам.
Пан Модест оказался предусмотрительным. Не сразу пошел к машине и задержал Хмелевца.
— Посмотри там, парень, — послал вперед Дмитра.
«Боится, — понял Заставный. Правда, если бы возле «олимпии» устроили засаду, попал бы в нее один Дмитро. — Пожертвовали мною!» Эта мысль больно уколола юношу, и он впервые плохо подумал о Сливинском. И все же пошел. Не таясь, кичась этим, как бы подчеркивая свое, презрение к тем, что прятались у ворот за углом. Показалось: за машиной тени. Замедлил шаги, но только на мгновение, все равно было бы уже поздно. Когда убедился, что никого нет, вздохнул свободно и долго усаживался в кресле.
Пока разворачивался, подбежали Сливинский и Хмелевец. Залезли на задние сиденья, молчали, пока не отъехали от дома. Потом пан Модест самоуверенно сказал:
— Ну как мы его, а! Наложил в штаны, прошу извинить. Но ведь, если бы чемодан оставался у него, эта свинья никогда бы не сказала о нем ни слова.
Хмелевец что–то промычал в ответ, а Дмитро обиженно молчал. Ехали по темным переулкам. Только раз пришлось выскочить на центральную магистраль, но Заставный сразу же свернул на боковую улочку, избрав значительно более длинный, но зато безопасный путь.
У Валявских был небольшой полукрестьянский домик в три комнаты, затерявшийся среди фруктовых деревьев. Это вполне устраивало Сливинского — подальше от чужих глаз, как, наверное, устраивало когда–то и Воробкевича: в большую коммунальную квартиру он бы не сунулся.
Калитка не поддалась, но Дмитро перелез через забор и отодвинул простой железный засов. Обошел собачью конуру, пса не было, или крепко спал — не лаял. Постучали. Долго не отвечали, пока Хмелевец не спустился с крыльца и не забарабанил в окно. За занавеской мелькнуло лицо.
— Выйдите, — крикнул Хмелевец, — есть дело, мы из милиции!
Женщина смотрела нерешительно и поверила, лишь увидев Дмитра в военной форме. Открыла, включив свет в передней.
Ввалились, оттерли хозяйку к стене.
— Гражданка Валявская? — грозно спросил Сливинский, измерив ее взглядом с ног до головы. Ничего, под сорок уже, но сохранилась хорошо. Фигура не расплылась, и лицо еще не подурнело. Правда, морщинки у глаз, но у кого в сорок нет морщин?
— Да, я Нина Петровна Валявская! — ответила она с достоинством. — Но какое вы имеете право вот так врываться ночью в частный дом.
— Поговори тут! — с присвистом выдохнул Хмелевец. — Она еще прав хочет! Умела напакостить, умей и отвечать!
— Пройдемте, — охладил его Сливинский, — у нас есть ордер на обыск дома.
Первая комната служила гостиной: красиво, но несколько старомодно меблированная, с большим вытертым ковром на полу.
