— Что предлагает капитан Кирилюк? Конечно, попа мы встретим тут. Он выведет нас на всю шайку — никуда они не денутся, возьмем. Говоришь, капитан предлагает пропустить отряд Грозы к Злочному и окружить уже там… Не понимаю: для чего? Ну–ну, это глупости… Хотя постой, дай мне подумать…
Трегубов положил трубку на стол. В соображениях Кирилюка есть рациональное зерно. Вероятно, Андрий Шиш не захочет лично встречаться с пришедшими из–за рубежа, а сообщит им каким–нибудь другим способом. Короче говоря, если завтра не задержать этих двоих с чемоданом, они могут узнать о разгроме отряда Грозы и не выйти к Путятичам. Значит, не трогать сегодня ночью Грозу?.. Встретить на вокзале попа и попробовать арестовать этих двоих с чемоданом? А если Гроза не пойдет к Злочному? Вдруг ему что– нибудь помешает? Имеет ли он право упустить бандеровскую банду, раз может сразу ликвидировать ее? За одну ночь… А сколько зла может причинить еще Гроза!
Трегубов взял трубку и твердо сказал:
— Приказываю, майор Гусев, окружить и уничтожить сегодня ночью банду Грозы. Немедленно свяжись с подполковником Иваненко, пусть поднимает свой батальон. Я сам сейчас выезжаю к вам.
Солдаты окружили хутор Бабляка до полуночи. Провели их местные жители, хорошо знавшие здесь каждую горную тропу, у которых отряд Грозы давно уже сидел в печенках.
Крестьяне следили и за тем, чтобы кулаки не сообщили бандеровцам о передвижении войск в район Пилиповцев. «Ястребки» перекрыли все выходы — из села и окружающих хуторов.
В начале первого ночи Трегубов дал сигнал к атаке: в темное небо взлетела ракета.
…Ромко Шиш только поднес рюмку самогона ко рту, как увидел за окном в небе красную точку. Нахмурился.
— Скажите ребятам, чтобы не баловались! — крикнул он. — Хотя скоро и выступаем, да зачем это?
Он сидел на почетном месте под образами в лучшей комнате Бабляка. За столом — сотники и самые доверенные лица; рядовые стрельцы пьянствовали на кухне и во дворе. Собрались почти все бандиты — за исключением Отважного и еще нескольких, ждавших на Овчаровой Леваде, где в большом тайнике размещался склад отряда.
Как бы в ответ на слова куренного, совсем близко, за огородами, прозвучала автоматная очередь.
— Я же сказал!.. — стукнул кулаком по столу Гроза, но не успел закончить.
— Окружили! — закричали во дворе. — «Ястребки» на хуторе!
Теперь автоматы строчили повсюду. Гроза бросился к окну, высадил раму.
— Не подпускай к хутору! — заорал он. Схватил автомат и выпрыгнул в окно.
Началась паника. Одурманенные самогоном, перепуганные насмерть, бандеровцы в темноте били друг в друга, ругались, неистово кричали. Были уже убитые и раненые. Огненное кольцо сжималось.
Гроза сразу протрезвел. И дурак бы понял, что хутор взяли в плотное кольцо, из которого не вырваться. Если организовать оборону, можно продержаться лишь несколько часов — днем их все равно перестреляют. Куренной пригнулся и побежал мимо риги в огороды. Пули свистели всюду, но он не обращал на них внимания и бежал, надеясь добраться до кучи навоза, под которой был замаскирован тайник. О нем знал только Бабляк — тоже надеялся отсидеться.
Когда выскочил на огороды, понял: поздно. Солдаты были уже неподалеку от тайника — темные фигуры перебегали по картофельному полю. Злоба и отчаяние затуманили голову. Упал на грядку, почти не целясь, выпустил длинную очередь. Потом выругал себя — ведь запасного диска нет, — удобнее умостился и начал бить прицельно, короткими очередями.
Черные фигуры исчезли — упали, затаились в густом картофеле. Гроза знал: подползают и скоро будут рядом. Отполз на несколько метров и, когда снова увидел тени, открыл огонь.
По нему стреляли с нескольких позиций, но он был словно заговорен — никак не могли попасть; наконец кто–то из солдат догадался метнуть гранату. Она упала рядом с Грозой — в лунном свете он успел заметить, как катился на него маленький железный шар. Взрыва он уже не услышал…
Бандеровцы оборонялись недолго. Сложили оружие, и только двое особенно упорных засели на чердаке и отстреливались, пока не кончились патроны. Солдаты хотели взять их живьем, но, взобравшись на чердак, увидели два трупа. Видно, много преступлений было у бандитов на совести…
Когда все кончилось, на хутор приехал полковник Трегубов.
— Грозу взяли? — первое, что он спросил.
Майор Гусев показал на крыльцо, возле которого лежали тела убитых. Трегубов посветил фонариком.
— Этот? Эх, — нахмурился он, — не могли взять живьем…
Гусев ничего не ответил, и полковник понял.
— Хотя, — повеселел он, — черт с ним! Банду ликвидировали — и квиты.
Кирилюк, подходя, услышал последние слова Трегубова.
— Только бы знать, что все они тут… — сказал он сокрушенно. — Разрешите мне допросить арестованных?
— Допрашивайте, — согласился Трегубов. — Думаю, все в порядке.
Весь день Модест Сливинский провел у Ядзи и вернулся к Лизогубу в хорошем настроении. Вчера, когда Хмелевец за обедом снова набрался до чертиков — не без его, пана Модеста, помощи, — Сливинский нанял машину и перевез чемодан на улицу Менжинского. Запихнул на антресоли и вздохнул с облегчением — пусть теперь Семен ищет; не всегда подтверждается истина: кто ищет, тот найдет…
Сегодня или в крайнем случае завтра ждал отца Андрия. Рассчитал: Дмитро Заставный попал в Пилиповцы в тот же день или утром следующего. Прибавил еще сутки его милости на связь с Грозой. Выходило, что священник мог уже прибыть в особняк на Июньской.
Пан Модест медленно шел, насвистывая мелодию модного фокстрота. Сливинский изображал эдакого, уже не первой молодости, гуляку.
Темнело… Пахли цветы… Сливинский с наслаждением вдыхал горьковато–пряные запахи, которые немного кружили голову и настраивали на лирический лад…
На углу Июньской, у открытой калитки, на скамеечке, сидела пара. Увидев ее, Сливинский замедлил шаги. Сам не мог понять, почему поступил так, как–то это получилось само собою, интуитивно… Дом был пуст, с запертой калиткой — и вдруг… Ведь до этого пара сидела спокойно, но, увидев Сливинского, парень притянул к себе девушку — сделали вид, что целуются…
В Сливинском проснулся бывший гестаповец: замечал все, что делается вокруг, не пропустил бы ни малейшей подозрительной детали. Продолжая насвистывать тот же модный фокстрот, даже не взглянув в сторону влюбленных, уверенно свернул на Июньскую.
Дом Лизогуба шестой справа — в самом конце улицы. Сливинский шел, помахивай рукой, казалось, никуда не смотрел, и все же знал, что делается вокруг: научился видеть, еле скашивая глаза, и быстро ориентироваться в обстановке.
На всякий случай миновал дом Лизогуба, даже не посмотрев на него. За поворотом стоял грузовик, и шофер, подняв капот, копался в моторе. Бросил мгновенный взгляд на Сливинского, но пан Модест знал такие взгляды: посмотрел, словно сфотографировал.
Третий дом справа стоял в глубине сада. Калитка никогда не запиралась; тут жило несколько семей — дом большой, двухэтажный. Владелец его сбежал с гитлеровцами, и дом забрал коммунхоз.
Сливинский, давно обследовавший все вокруг дома Лизогуба, знал, что его появление во дворе никого не удивит — пришел гость к кому–то из жильцов. В освещенной яркой лампочкой беседке играли в домино. Никто и не взглянул на Сливинского, и тот, не дойдя до здания, свернул на дорожку, ведущую через заросли сирени к огородам.
Стемнело. Пан Модест постоял несколько минут среди кустов и, выбрав удобный момент, юркнул в кукурузное поле. Кукуруза еще не очень высокая, но густая, и, сидя в ней, можно незаметно следить за домом Лизогуба.
Прошел час, и Сливинский услышал урчание мотора: шофер наконец завел машину и уехал. Пан Модест подумал, что, вероятно, все его подозрения абсолютно беспочвенны, и все же решил
