легких. Мне выдавали три литра молока в день… Потом я стал докером…'.
Прекрасно понимая, что в Марселе настоящей карьеры не сделать, Монтан подался в Париж. Ему повезло – в феврале 1944 года он выступил в «ABC».
«В 1944 году он, спасаясь от мобилизации на трудовой фронт, бежит из Марселя в Париж и начинает искать ангажемент, – пишет Н. Сарников. – В руках у него потрепанный чемодан, в кармане несколько франков и выцветшая марсельская афиша: „Поет Ив Монтан, человек-динамит“. Монтан шарахается от немецких жандармов, смешит парижан своим марсельским акцентом и, с трудом сдерживая дрожь в коленках, ездит в метро, которое приводит его в ужас. Ему волей-неволей приходится много колесить по Парижу: он пробуется чуть ли не во всех кабаре – „Болье“, „Фоли-Бельвиль“, „Бобино“… Наконец приходит черед „Мулен-Руж“ (для молодого певца это уже успех) – тут Монтан встречает Эдит Пиаф. Она поможет ему сделать карьеру, научит разговаривать с импресарио… И навсегда разобьет его сердце».
О первой встрече Монтана и Пиаф подробно пишет в своей книге о великой певице С. Берто:
«Периоду, который наступал, суждено было длиться долго. Эдит назвала его „фабрикой“, потому что она сама стала формировать певцов. Открыла их серийное производство. Начала она с Ива Монтана.
Лулу сказал как-то Эдит: 'Больше вам не будут навязывать актеров в качестве «американской звезды». Теперь право выбора за вами.
Для концертов в «Мулен-Руж» вам предлагают Ива Монтана'. – «Нет. Я о нем не имею представления… Я хочу Роже Данна, оригинальный жанр. Это товарищ, его я знаю».
Но Роже не было в Париже. И никого нельзя было пригласить из провинции, все стало слишком сложно. Дело происходило за месяц до Освобождения.
«Ну ладно, – сказала Эдит. – Назначьте прослушивание вашему Иву Монтану. Я приду».
Сидя в глубине зала «Мулен-Ружа», Эдит ждала. На сцену вышел крупный темноволосый парень, по типу итальянец, красивый, но безвкусно одетый: куртка в немыслимо яркую клетку, маленькая шляпа, наподобие шляпы Шарля Трене. В довершение всего он стал петь старые американские и псевдотехасские песенки, подражая Жоржу Ульмеру и Шарлю Трене. До чего же это было плохо! Я следила за Эдит, будучи уверена, что она не досидит до конца.
Спев три песни, он вышел на авансцену и вызывающе спросил: «Ну что, продолжать или хватит?»
«Хватит, – крикнула Эдит, – подожди меня».
Я была уверена, что он сейчас взорвется. Эдит знала, что он злится на нее за это прослушивание и что он, не стесняясь, говорил о ней так: «реалистическая песня в уличном исполнении», «скука смертная» и т.п.
Забавно было смотреть на них издалека: он стоял на краю сцены, она – внизу, такая маленькая, что ее нос не доставал до его колен. Он счел унизительным для себя нагнуться к ней. Но Эдит не собиралась вести с ним длинной беседы: «Если хочешь петь в моей программе, приходи через час ко мне в отель „Альсина“».
Ив задохнулся, побелел от бешенства. Однако через час в комнате отеля «Альсина» сдался на милость победителя. Эдит не стала надевать белых перчаток.
«Для краткости начнем с твоих достоинств. Ты красив, хорошо смотришься на сцене, руки выразительные, голос хороший, приятный, низкий. Женщины по тебе будут сходить с ума. Ты хочешь выглядеть и выглядишь умным. Но все остальное – нуль. Костюм дурацкий, годится для цирка. Жуткий марсельский акцент, жестикулируешь, как марионетка. Репертуар не подходит совершенно. Твои песни вульгарны, твой американский жанр – насмешка». – «Он нравится! Я с ним добился успеха». – «В Марселе! Там уже четыре года ничего не видели. А в Париже публика рада, когда пародируют оккупантов. Здесь аплодируют не тебе, а американцам. Но когда американцы будут здесь, рядом с ними ты будешь выглядеть как придурок. Ты уже вышел из моды».
Пытаясь подавить злость, Ив даже скрипел зубами. Эдит внутренне веселилась.
«Спасибо, мадам Пиаф. Я понял. Я вам не подхожу».
«Опять не угадал. Подходишь, и я не хочу помешать тебе заработать на жизнь»».
Пиаф стала той ракетой, которая вывела Монтана на орбиту большой эстрады. В дальнейшем же своей эстрадной и кинематографической карьерой Монтан в немалой степени обязан Симоне Синьоре, которая ради него оставила мужа, режиссера Ива Аллегре. Ив и Симона поженились 22 декабря 1951 года в мэрии Сен-Поль-Де-Ванса.
Монтан говорил: «Она была такая умница, в совершенстве знала английский, латынь, историю – не то что я, дремучий босяк. Симона воспитывалась в интеллигентной семье, ее отец дружил с драматургом Жаном Ануем, художником Полем Гримо, а сама она общалась с Превером и Луисом Бунюэлем. Меня, примата, только в 23 года узнавшего о существовании Бодлера, она заставляла читать книги и даже в домашней обстановке изъясняться высоким стилем: „Прошу, подайте соль, что под рукой у вас“, „Сударыня, как приятно вас лицезреть“…»
Под умелым и внимательным руководством Синьоре он совершенствует свое мастерство. В своих песнях он обращается к поэзии Л. Арагона, Г. Апполинера, П. Элюара, Ж. Провера, к актуальным политическим темам.
Во второй половине 50-х годов Ив Монтан приехал в СССР. Его уже знали благодаря прославленному кукольнику Сергею Образцову. Из Парижа он привез несколько пластинок и с помощью радио познакомил с Монтаном советского слушателя. В 1956 году в предисловии к книге Монтана под названием «Солнцем полна голова» Образцов рассказывал:
'Тот концерт, на который мы пришли в зал «Этуаль», не был премьерой Монтана. Он пел в этом зале и вчера, и позавчера, и неделю назад. Он пел уже несколько месяцев подряд одни и те же песни, и каждый день две тысячи человек заполняли зал и еще сотни не могли достать билетов.
Молодой, спортивный, в коричневой куртке с расстегнутым воротом, заправленной в такие же коричневые штаны. Легкий, но не развязный, ловкий, могущий сделать во время песни про акробатов «колесо», но вовсе не эксцентричный и не хвастающийся своей ловкостью.
Сзади него – большой, туго натянутый занавес из тюля. За тюлем маленький оркестр. Он виден, но не мешает, не лезет в глаза. Как только Монтан начинает петь, перед вами остается только один человек, объемный силуэт которого вырезан на белом экране тюля.