Мистер Силвертон вздохнул с облегчением:
— Умница. Именно на это надеялся Ноэль. В конце концов, в твоем возрасте тебе уже не нужен отец. Скоро у тебя появится своя семья.
Да, наверное, он прав. Но все же один вопрос она должна задать.
— Мне просто любопытно, мистер Силвертон, вы не знаете, где именно в Новой Зеландии живет мой отец? Хотя в общем-то мне все равно. Глупо было спрашивать.
— Думаю, знаю, хотя точно не уверен. Я нашел квитанцию судоходной компании. Вероятно, твой отец посылал за своими вещами. Он не знал, что твоя тетя вышла замуж, потому что она подписалась своей девичьей фамилией, — видимо, не хотела, чтобы он связался с ней. Твой отец, я думаю, также не хотел иметь с ней никаких дел, поэтому указал адрес почтового отделения.
Конечно, Марго было все равно, где живет ее отец, но тем не менее она ощутила странное разочарование и небрежно спросила:
— И какой же это город?
— Акароа, городок на восточном побережье Южного острова. А вообще тебе что-нибудь известно о Новой Зеландии?
Марго покачала головой:
— Почти ничего. Только то, что мы проходили в школе. Я знаю всего четыре города: Окленд, Веллингтон, Крайстчерч и Данидин.
Мистер Силвертон усмехнулся:
— Я знаю немногим больше твоего, и то лишь потому, что вовремя войны оказался в лагере военнопленных в Италии вместе с одним новозеландцем. Мы часто вспоминали о своих детских днях. Тот парень часто рассказывал о каникулах, которые каждый год проводил в Акароа. Возможно, у канадки французского происхождения, на которой женился твой отец, есть родственники в Акароа. Это французское поселение, место слияния культур, по словам того парня, даже с примесью немецкой.
Марго с удивлением взглянула на адвоката:
— Я думала, в Новой Зеландии живут одни британцы и маори. Знаю, что на побережье Тихого океана есть несколько французских колоний — Новая Каледония, Таити, но…
— Эти люди поселились на побережье после того, как маори продали часть земли капитану французского китобойного судна. В старину там водилось много китов. Но когда туда прибыл первый французский корабль, оба острова уже были объявлены британской собственностью. Потом некоторые корабли отбыли на Таити, но большинство осталось. Это почти все, что мне известно. Похоже, там процветают молочное животноводство и туризм.
— Так те вещи предназначались…
— Просто мистеру Фрэнсису Найтингейлу, почтовое отделение, Акароа, Новая Зеландия. В основном это были книги. Ты ведь не собираешься искать его, Марго? Мне кажется, ты можешь нарваться на неприятности. Я хочу сказать, что его жене может быть неприятно появление дочери, о которой она ничего не знала.
— Да, я понимаю, — тихо проговорила Марго. — Просто мне кажется, мой отец несправедливо пострадал. Надеюсь, теперь он счастлив. Я не стану напоминать ему о прошлом.
Она знала, мистер Силвертон доволен ее разумным подходом, но, когда она вышла от него, в ее голове была настоящая мешанина.
День выдался тяжелый и отвлек Марго от мыслей об отце, но к закрытию магазина у нее страшно разболелась голова, и ей ужасно не хотелось идти вечером на лекцию. Марго любила слушать обо всем связанном со своей работой, но, право же, она и так достаточно знает о венецианском, бристольской и уотерфордском стекле.
Однако Роксанна любила, когда ей составляли компанию, к тому же Джонатан дежурил на работе — в лондонском аэропорту Хитроу, так что сидеть на лекции все же лучше, чем скучать дома и думать о родителях, которых никогда не видела.
Марго и Роксанна встретились в Челси, в старом доме, где обычно проводились лекция. Его содержала супружеская пара. Огромная гостиная была уже полна. Когда они с Роксанной Гиллеспи заняли свои места, Марго заметила установленный экран:
— Будут показывать, как делают стекло, миссис Гиллеспи?
— Нет, Марго, сегодня у нас другая лекция. Я сама узнала только после обеда. Жену мистера Лемейна положили в больницу, и он предложил замену. Похоже, на этот раз нечто совершенно особенное. Кто-то из Новой Зеландии. Он не занимается антиквариатом, но, пока учился в университете, работал в музее, а теперь живет в маленьком городке на побережье. Что ты сказала, Марго? Нет, не помню, как называется город. Какое-то маорийское название. Они все для меня одинаковы. Зовут его Пьер Лаверу.
Как поняла позднее Марго, она все почувствовала наперед. В жизни так и бывает, одно влечет за собой другое, ранее незнакомое слово вдруг встречаешь в книге, слышишь па улице…
Пьер Лаверу оказался новозеландцем в четвертом поколении, он живо рассказывал о современной жизни в Акароа, где мирно сосуществуют французы и англичане.
— Наши улицы носят французские названия, а ивы в заливе Такаматуа были привезены с могилы Наполеона. У нас есть свои вина, тутовые ягоды, каштаны, резеда и даже низкорослые оливы. Французское влияние по-прежнему заметно в изящных коттеджах, в сохранившихся домах первых поселенцев.
Постепенно слушатели оказались в этом англо-франко-маорийском городке за тринадцать тысяч миль отсюда.
Акароа был тихим городком, где французские домики мирно дремали среди вечнозеленых деревьев, где с рассвета до заката звенели голоса птиц, где осенью нормандские тополи оттеняли своим золотом зелень садов, а в беседках буйствовали розы. Зимой в городке было пятьсот жителей, летом их число возрастало до двух тысяч. У многих обитателей Крайстчерча были в Акароа прелестные летние домики. Пьер продолжал:
— Эта часть полуострова Бэнкса названа в честь известного натуралиста сэра Джозефа Бэнкса. — Пьер усмехнулся. — Возможно, вы даже знаете его потомка, капитана Стивена Бэнкса, который является, консультантом Британского музея. Итак, этот полуостров представляет собой огромную возвышенность вулканического происхождения с изрезанными берегами, глубокими заливами, похожими на фьорды, но поскольку они не ледникового происхождения, то так их назвать нельзя. Акароа находится на той же широте Южного полушария, что и Ницца в Северном. — Пьер показал карту. Его указка скользнула по изрезанным краям восточных бухт. — Мне особенно по душе вот эта, поскольку се назвали в честь моей семьи. — Затем он показал очередную бухту напротив городка. — Она называется бухтой Росиньолей и похожа на сияющий камень в оправе из зеленой эмали у подножия горы Боссю, что означает «горбун». Это добрый горбун, — заметил Пьер. — Моя мать уверят, что он все понимает. Она каждое утро перед завтраком выходит из дому и говорит: «Доброе утро, Боссю». Но вернемся к нашей бухте, она названа в честь Росиньолей, которые приплыли туда в 1840 голу. Их дом сохранился и по сей день, и он очарователен. Там по-прежнему живет мадам Росиньоль, она вышла замуж за дальнего родственника из Франции и таким образом сохранила свою фамилию. Большинство из нас, конечно, представляют собой смесь французов и англичан, а также ирландцев, и маори. Молодое поколение Росиньолей обрабатывает землю, но дом по-прежнему принадлежит мадам Росиньоль. — Пьер Лаверу показал снимки внутреннего убранства особняка. — Большая часть нашего антиквариата родом из Франции или Англии. Со временем многие из этих ценностей были утрачены — люди стали приобретать современные вещи и избавлялись от старья, но порою что-то и всплывает в каком-нибудь старом поместье.
— Настоящие сокровища! — прошептала Роксанна Гиллеспи. — У меня слюнки текут. Ты видела эти дома с мезонинами? Могу поклясться, они набиты тем, что люди называют рухлядью. Если бы не такая даль, я бы спасла хоть что-нибудь. Смотри, он показывает мадам Росиньоль. Разве она не прелестна? Словно живая миниатюра.
Маленькая дама величественного вида словно была создана для этого дома, но прекрасно вписалась бы и в интерьер французского салона. На снимках мадам заводила красивые французские часы, задумчиво смотрела на портрет своего мужа, Луи Росиньоля, стояла в саду под огромной шелковицей.
— Вам, жителям Европы, может показаться странным, что наша история, точнее история европейской
