прокатилось меж деревьев, и словно в ответ откуда-то из глубины спящего леса раздался протяжный волчий вой. Пошел снег - вначале мелкие снежинки падали медленно и величаво, стремительно таяли, стоило им лишь коснуться моего плаща или запрокинутого к небу лица, но потом снегопад усилился. Настолько, что мне показалось, будто бы я ошиблась временем и вместо Самайна угодила куда-нибудь дальше, в канун зимы, когда нет уже разницы между Сезонами и одно время года плавно и незаметно переходит в другое. Такое случается во временах, в которых живет семейная пара, где супруги принадлежат разным Холмам - их дни сливаются, становясь чем-то средним, вот и получается потом неслыханная оттепель посреди зимы или же ночные заморозки перед самым Бельтайном, когда молодая листва оказывается покрытой тонким слоем инея.
«Ты все же приняла мое приглашение…»
Его шепот наполнил собою ночь, скользнул по моим губам порывом зимнего ветра, и это было похоже на нечто среднее между легчайшим поцелуем и глотком свежей воды из незамерзающей даже в лютый мороз горной реки, воды такой холодной, что зубы моментально пронизывает острая боль. Я вздрогнула, невольно подалась назад - и, оскользнувшись, неловко упала на колкий жесткий снег, рассыпав принесенные в дар яблоки и ссадив ладонь до крови.
Алые капли на белом снегу - как ягоды спелой рябины, как вызов бело-серо-черному Самайну, что устроил Габриэль к моему приходу. Я села, осторожно собирая рассыпанные яблоки, темными пятнами виднеющиеся на белом снегу, обратно в корзину. Не получается у меня прийти во время Самайна с достоинством и величием, как подобает гостю, - вечно случится что-нибудь эдакое, по неловкости и неосмотрительности ставящее меня на одну доску со столь забавляющими Габриэля людьми.
Липкий, со сладким медвяным ароматом яблочный сок потек по моей расцарапанной о жесткий снег ладони, остывая под порывами холодного северного ветра. Я с грустью подумала о том, что не донесла все-таки целыми столь тщательно выращиваемые плоды, и что теперь делать с побитым, истекающим сладким соком яблоком - непонятно. Преподнести такое Габриэлю недостойно, просто выбросить - жалко, ведь оно кажется своего рода природной драгоценностью, принесшей в холодное время Самайна кусочек по-летнему солнечной, теплой осени с ее изобилием.
Волчий вой, что раздавался, казалось, отовсюду, то приближаясь, то удаляясь, смолк, зато на краю поля, у чернеющих в темноте зимней ночи деревьев стали появляться зеленоватые огоньки глаз - будто бы волки собрались полукругом и чего-то ждали, даже не пытясь напасть. Повисшая тишина давила и пугала, побуждала вскочить - и бежать сломя голову к себе домой, в тихую теплую осень, где нет ничего, что желало бы мне зла или хотело причинить вред.
- Хватит испытывать мои нервы на прочность, Габриэль. - Тихий шепот в никуда, в светлую зимнюю ночь, наполненную тишиной, еле слышным ворчанием волков, что собрались на краю поля, и незримым присутствием хозяина Самайна. - Иначе я могу подумать, что гость я отнюдь не званый, и уйти домой.
- Так быстро? Даже не поговорив со мной?
На этот раз голос Габриэля не был призрачным отзвуком произнесенной про себя фразы, отнюдь. Низкий, чуть рокочущий и довольно негромкий - ходили слухи, что когда-то король Самайна сорвал голос, не то вложившись полностью в сложное заклинание, не то пытаясь докричаться до небес, а позже, не имея возможности исцелиться и не желая оставаться немым, он позаимствовал возможность говорить у зимнего бурана, волчьего воя и отголосков Дикой Охоты. Метель улеглась почти мгновенно, небо очистилось от туч, а мягкий лунный свет залил поляну, выхватив из темноты волков - и самого короля Самайна, сидящего на поваленном дереве. И это его светящиеся зеленью глаза я приняла за глаза одного из снежных зверей…
- Здравствуй, Габриэль.
- И ты здравствуй, Фиорэ. - Он склонил седую голову, сверкнул темный камень, вплетенный в обруч из тонких кожаных шнуров. - Давно не виделись. Слишком давно, я бы сказал.
- Не так уж и давно - не далее как прошлой ночью ты побывал в моем времени, пусть даже я не звала тебя в гости. - Я поднялась со снежного покрова, отряхнула платье и плащ от налипших снежинок. Холода я не ощущала, и в этом тоже была заслуга Габриэля.
Его отец был ожившей снежной бурей, метелью в разгар января, стылым морозом, что делает небо зеленовато-прозрачным, а снег - синим, таким суровым, что мог заморозить дыхание на губах, обратив его в снежную крошку. От него король Самайна и унаследовал свою магию, которая более присуща зимним шидани, но никак не осенним.
Впрочем…
Я помнила теплый ветер в ночь, когда люди праздновали Самайн, скрываясь от Дикой Охоты в надежно защищенных холодным железом и омелой домах, помнила, какой мягкой казалась земля, укрытая пышным ковром палой листвы, каким бесконечно глубоким - небо над головой. Оно было сапфирово-синим, с изумрудным мазком на западе, где только-только угасли последние солнечные лучи заходящего солнца, и звезды, похожие на крошечные льдинки, щедрой рукой были рассыпаны по этому бесконечному полю. Тогда я чувствовала Габриэля совсем другим - пьяным от кратких мгновений обретенной свободы-принадлежности, рассыпавшимся ворохом листвы, горстью снега, взметнувшегося к небу на крыльях ставшего теплым ветра. Его сила, высвобожденная разом, сдерживаемая лишь магией Холма, разлилась по Самайну, как вода глубокой, обычно спокойной реки в весеннее половодье заполнила собой все принадлежащее Габриэлю время - и изменила меня, позволив стать тем, чем являются ши-дани. Тем, кто держит целый мир в чаше ладоней, кто сам является этим миром, чья улыбка - луч заходящего солнца, отблески мириад звезд - как капельки теплого дождя в волосах, а земля, укрытая лиственным ковром, - лишь тело под осенними одеждами. Всего один краткий час, на который приходится пик силы Габриэля, позволяет нам становиться тем, чем мы не решаемся быть.
«Ты - небо, в котором я свободен быть ветром», - так он сказал мне тогда, в первую ночь нашей Игры на двоих, смысл которой - возможность становиться собой, зная, что никто не оттолкнет тебя и не осудит даже в мыслях, никто не осмелится помешать. Странная Игра для ши-дани, которые не связаны Условиями колдовства…
Габриэль очутился рядом со мной так быстро, что я не успела даже испугаться, сильные холодные пальцы стиснули мою руку, оцарапанную о слишком жесткий снег. Сладкий тягучий сок покраснел, смешавшись с кровью, золотисто-рыжее яблоко с треснувшей тоненькой кожицей на месте побитого бочка, уютно устроившееся на моей ладони, в лунном свете казалось драгоценностью, выточенной из полупрозрачного янтаря. Король Самайна, которому я не доходила и до плеча, слегка наклонился, словно для того, чтобы получше рассмотреть подношение, но взгляд его темных, как стоячая вода в глубочайшем озерном омуте, глаз был направлен на меня.
- Ты умудряешься приносить в мой холодный Самайн свою золотую осень даже против моей воли. Как это у тебя получается, зеркало мое? - Он склонился к моей руке, почти касаясь губами сочного плода, не отводя взгляда. Словно опасался, что я исчезну, как ши-дани из человеческих легенд, в которых говорится, что стоит лишь моргнуть или опустить глаза хоть на мгновение, как пропадет волшебное существо, словно не было его, растворится среди веток и листвы, останется лишь в отражении на воде. - Сегодня ты принесла мне бесценный дар, которого я от тебя никак не ждал… я не вправе отклонить его - как не вправе отказать тебе в просьбе, какой бы она ни была.
Всего несколько секунд я пребывала в заблуждении, что так высоко король Самайна оценил принесенные мной плоды, но хватило одного только взгляда, чтобы осознать свою ошибку.
Габриэль всего лишь сдавил мое запястье, так, что яблоко не удержалось у меня в руке и упало на снег, а мгновение спустя хозяин этого времени коснулся губами моей перепачканной кровью и медовым соком ладони.
Добровольно отданная кровь - это всегда магия, всегда сила, ведь недаром русло Алой реки, что опоясывает Холмы, привязывая их к миру людей, наполнено кровью, испокон веков льющейся на землю, пропитывающей травяной ковер, растапливающей снег и орошающей пепелища. А когда ши-дани, пусть ненамеренно, приносит свою кровь в дар, от нее нельзя отказаться, нельзя отвергнуть - но нельзя и не исполнить просьбу подносящего. Только вот Габриэль всегда был сам себе хозяином в своем времени, и без его ведома невозможно отворить вену даже остро отточенным ножом, не то что случайно поцарапаться.
- Чего ты хочешь, Фиорэ Аиллан? - Голос короля Самайна был хриплым, чужим, губы - алели, на
