- Так тебе нравится больше, маленькая моя ши-дани? - тихо поинтересовался он, приблизив лицо почти вплотную к моему так, что я чувствовала его дыхание, как теплое облачко, коснувшееся кожи. - Таким я лучше соответствую твоим представлениям о настоящем облике фаэриэ? Или…
Он вдруг разжал пальцы, высвобождая мое запястье из цепкого захвата - и коснулся моих губ поцелуем. Нежно, бережно, почти неощутимо - как касание крыла бабочки, как ласка теплого весеннего ветра.
- Ты так усердно притворяешься человеком, маленькая моя ши-дани, пусть даже против своей воли, что и отличить нельзя. Если не присматриваться. Ты замерзаешь по ночам, твои царапины не исчезают, подобно ряби на воде, ты не скользишь сквозь лес, как привыкла это делать в Холмах. И я притворяюсь человеком. Потому что у настоящего меня нет ни рук, ни лица, ни голоса - только тугая плеть смерча, раскаты грома в ночном поднебесье, капли дождя вместо слез. Для тебя, маленькая ши-дани, я хотел побыть более приятным в общении. - Рейалл разжал объятия и отступил на шаг, чуть склонив голову. - Идем, здесь недалеко есть поселение - в воздухе пахнет печным дымом.
Фаэриэ пришлось потянуть меня за рукав платья, чтобы я сдвинулась с места и покорно поплелась следом за ним к невидимому пока за стеной деревьев селению. Я была сбита с толку, растеряна, но почему- то сильнее всего боялась, что он оставит меня в одиночестве, что сочтет меня слишком большой обузой, ускорит шаг, оставив меня позади, как тогда, на дороге перед замком, много лет бывшим его персональной тюрьмой, аметистовой клеткой, лопнувшие прутья которой оставили ощутимый след на моей правой руке, невидимую печать взломщика заклинания.
Страшнее людской погони, которая наверняка будет отправлена на поиски сбежавшего Грозового Сумрака, страшнее самого Рейалла, славного дурным, скорым на расправу характером и мечом из холодного железа был мир людей, встречавший любого пришельца неприветливым оскалом.
Кто сильнее - тот и прав.
Первый урок, который преподали мне люди, повстречавшиеся в деревне рядом с мысом Иглы.
Не поленились выследить меня, по глупости заплатившую золотом за нехитрые вещи на базаре, а поняв, что защитить меня некому, захотели взять не только ярко-желтые монеты, с которыми я была готова расстаться без малейшего сожаления, но и меня саму. Если бы не фаэриэ, с которым я провела ночь в замке, внезапно появившийся с приходом грозы, - мне пришлось бы на себе познать то, о чем изредка плакали девушки, приходившие на северный Холм в надежде на защиту у мудрых снежных зверей. Серебро, приносимое ими на каменный алтарь, украшенный хрустальными друзами, до первого снега постепенно чернело от проливаемых небом дождей, ветра и непогоды, а потом пропадало, словно кто-то из зимних все-таки принимал подношение.
А с наступлением тепла в Весенних ручьях появлялась новая история, рассказываемая шепотом в тусклом свете одинокой свечи. О том, как снежные волки настигали обидчика суровой зимней ночью, и нипочем им было холодное железо, висевшее над окнами дома - тогда от лютой стужи трещали толстые бревенчатые стены, злой ветер сдувал крышу, вымораживал сени так, что поутру трескалась бочка с водой, превратившейся в лед. Мороз и голод рано или поздно вынуждали человека выйти из дома для того, чтобы навеки сгинуть в пугливо затихших под белым снежным покрывалом охотничьих угодьях. Впереди наметился меж деревьев просвет, узкая извилистая тропка расширилась, превратилась в нахоженную лесную дорогу, которая вскоре вывела нас к небольшой, всего на восемь домов, деревеньке, окруженной хлипким, потемневшим от времени и непогоды, забором. Белые дымные струйки вяло поднимались над печными трубами, где-то мерно стучал топор, раскалывающий деревянные полешки на неровные колышки, которые пойдут на растопку очага в человеческом жилище. Слева от деревни под порывами ветра колыхалось травяное море, пересеченное тропками, - судя по пугалу с битым горшком вместо головы, посевы, которые осенью дадут урожай. Если, конечно, лето здесь не окажется чересчур дождливым или засушливым.
Ржавые петли мучительно, противно заскрипели, когда Рейалл открывал вросшую в засохшую грязь побитую непогодой створку ворот. Где-то хлопнули ставни, залаяла собака. Из-за невысокого тына перед домом с прибитой над дверным косяком лошадиной подковой выглянула пожилая женщина в цветном шерстяном платке, наброшенном на плечи. Окинула нас с Реем усталым, чуточку испуганным взглядом и поторопилась скрыться в доме, так и не сказав ни слова.
- Похоже, чужакам здесь не очень-то и рады, - улыбнулся фаэриэ, взяв меня за руку и почти силой заводя в деревню. - Не пугайся, милая. Здесь нет никого, кто мог бы тебе навредить.
С треском захлопнулась за моей спиной рассохшаяся створка, прищемив краешек плаща, эхом прокатился тонкий хрустальный звон, словно ударились друг о друга стеклянные крылья, разбиваясь на тысячи мелких осколков, превращаясь в сверкающую пыль, в колкий нетающий снег. Я ахнула, вздернула подбородок, оглядываясь вокруг.
Ничего и никого - та же летняя небесная синева над головой, пышущее золотым жаром солнце, больно резанувшее по глазам слишком ярким лучом, тихие перешептывания ветра с кронами деревьев. Только в ушах все еще стоял стеклянный звон, болезненно ныло нехорошее предчувствие в груди - как будто в ней засела тонкая иголка-спица, неощутимая почти, но мешающая вздохнуть полной грудью.
Что- то нависало над этой крошечной деревенькой словно душное плотное облако, накрывало дома серой, едва заметной среди солнечного дня, тенью. Неуютное что-то, беспокойное, тревожащее.
- Фиорэ? - Рейалл тронул меня за плечо, разбивая сгустившуюся вокруг меня подобно туманному облаку зыбкую тишину.
- Мне… неуютно как-то. - Я оглянулась вокруг, замечая, что из соседних домов выходят люди, рассматривая нас со смесью недоверия, тоски и, как мне показалось, жалости.
- Неудивительно - здесь над входом каждого дома холодное железо висит, - усмехнулся фаэриэ, беря меня за руку. - Не бойся, положись на меня.
Легко ему говорить.
Рейалл сильнее сжал мою ладонь, потянул к людям, вышедшим на дорогу. Он приближался к ним и менялся с каждым шагом, становясь все более неуклюжим, более… человекоподобным. Пропала, скрылась в глубине тела текучая грация и неестественная плавность движений, легкие, развевающиеся при малейшем дуновении ветра волосы, прижатые ко лбу тонким кожаным обручем-плетенкой, отяжелели, утратили аметистовый отблеск и посветлели, разом переставая напоминать сгустившееся грозовое облако - теперь это была просто ранняя седина, не тающим снегом запорошившая когда-то черные пряди.
Я шла рядом с человеком, уже перешагнувшим тридцатилетний рубеж, красивым благородной, но уже увядающей красотой. Такой мог быть кем угодно - и рыцарем, оставившим свою службу, и незаконнорожденным сыном высокопоставленного господина, но не фаэриэ, не живой стихией, вынужденной ютиться в тесной и неудобной оболочке из плоти и крови.
Право слово, даже я не могла бы так легко и непринужденно «очеловечить» себя всего за те несколько мгновений, что Рейалл потратил, чтобы подойти к жителям этой маленькой, потихоньку вымирающей, деревеньки в стороне от наезженного торгового пути. Я молчала и жалась к фаэриэ, пока тот кланялся в пояс солидному мужчине в льняной рубахе, подпоясанной широким кожаным поясом, на котором висел тяжелый охотничий нож с деревянной рукоятью.
- День пригожий, добрые люди. - Рей поклонился, неуклюже, скованно, словно тяжело ему было сгибать спину из-за застарелой раны или болезни. - Пустите ли на постой до завтрашнего утра? Мы с женой отстали от торгового каравана, что шел на север, и попали в разбойничью засаду…
Мой спутник заливался соловьем, рассказывая на ходу придуманную легенду так складно и прочувствованно, что я сама была готова поверить в то, как тяжко было моему «мужу» уходить от погони через ночной лес, и, если бы не дождь, смывший наши следы, вряд ли удалось нам скрыться. Перечисление тягот, которые выпали на мою женскую долю, вообще были мне непонятны, поэтому я молчала, изредка кивая и во все глаза глядя на Рейалла, втайне ожидая, когда же жители деревни поспешат избавиться от столь болтливых и надоедливых гостей.
Как оказалось - я слишком плохо знала людей.
Всего за несколько минут фаэриэ добился приглашения на ночлег и всеобщего сочувствия, а еще через полчаса мы сидели за выскобленным добела массивным столом, с грубоватой, отполированной временем резьбой и наблюдали за хлопотами суетливой пышнотелой хозяйки. Горьковатый запах сушеной полыни, висящей над каждым окном, едва ощущался за ароматами сытной пищи, готовящейся над добротно сложенным из грубо обтесанных камней очагом.
