– Кто, по-вашему, ударит первым и когда?
Отец Жозеф взглянул на кардинала. Тот казался моложе своих сорока лет и обманчиво хрупок, чему противоречил каменный взгляд серых глаз.
– Те, кто ближе всего к вам, и ударят первыми. Если меня не подводит предчувствие, удар будет нанесен из Парижа.
– И как это решат сделать? – спросил кардинал.
Отец Жозеф пожал плечами.
– Кто может сказать? Интрига. Ультиматум королю, чтобы тот отстранил вас от себя. Можно выдумать все, что угодно.
– Я так не думаю, – Ришелье опять повернул кольцо, и камень снова засиял на свету. – Полагаю, они устроят покушение на меня. Я бы на их месте поступил именно так.
Маленькая королева Генриетта наконец-то уезжала в Англию, и французский Двор сопровождал ее до Кале, чтобы устроить там государственные проводы. Народу Франции выпала прекрасная возможность поглазеть на своего короля, и толпы людей выстроились на всем пути, по которому Людовик выезжал из Парижа. Зрелище было триумфальным даже для угрюмого Людовика, и настроение ему портил только вызывающий блеск многочисленного английского эскорта, возглавляемого Бекингемом, гарцевавшим на великолепном белом коне. Король казался озабоченным, был вспыльчив; он часто поворачивался в седле, чтобы бросить взгляд на свиту королевы. Генриетта Мария и ее дамы, в том числе и Мари де Шеврез, ехали в экипажах с поднятыми занавесками, и юная английская королева грустно махала рукой толпам людей, собравшимся проводить ее на последнем отрезке пути в неизвестную страну, к мужу, которого она никогда не видела.
Зрители встречали ее приветственными возгласами, так же как и короля, сына их любимого Генриха IV; а затем подавались вперед, когда мимо них проезжала карета королевы Франции. Да, она действительно была прекрасна, с ее классическими чертами лица и пышной прической. Слухи о ее романе с английским герцогом пронеслись по всей стране, и люди были настолько возмущены, что в знак протеста приветствовали даже Марию Медичи.
Анна сидела, откинувшись на подушки и закрыв глаза. Толкающаяся, пялящая глаза толпа действовала ей на нервы. В Испании народ держали в узде, никому не позволили бы так близко подойти. Еще два часа пути – и им предстоит остановка в Амьене. А затем – последний перегон до Кале. Анна с ужасом ожидала часа расставания в Кале.
Ей изменяло мужество при мысли о том, что придется сказать «прости» двум единственно близким ей людям, причем одного из них она больше никогда не увидит.
Тщеславный, великолепный Карл Виллье Герцог Бекингемский! Он, как комета, осветил тусклые сумерки ее существования, но блеск его страсти потускнеет далеко за морем в Англии, а ей в удел останутся одиночество, унижения и коварство короля. Она все время думала о нем, о Бекингеме, и кусала губы, борясь с собой, с желанием хотя бы раз уступить и почувствовать крепость его объятий. Одно воспоминание – нашептывало ей искушение – одно тайное утешение в унылой жизни, ожидающей ее впереди. Жизнь с Людовиком: скука и одиночество… Она знала своего мужа и теперь начинала сознавать непримиримую злобу кардинала.
Они отняли у нее Мари, с которой предстояло печальное расставание. И это она тоже никогда не простит Ришелье. Никогда.
«Оставьте кардинала мне», – сказала Мари, и Анна больше не задавала никаких вопросов. Жизнерадостная, привязчивая Мари. Как ей будет недоставать ее! Герцогиня обещала, что уговорит англичан вернуть ее во Францию. Генриетта Мария была простушкой, и Мари не сомневалась, что сумеет без труда выудить у нее разрешение на отъезд во Францию. А пока она будет находиться в Англии, Анна может рассчитывать на постоянные сообщения о Бекингеме. Это было очень опасно, но Мари обещала, и, зная ее решительность, Анна не сомневалась, что та выполнит обещание. Письмо время от времени, и возможность написать ответ…
Процессия прибыла в Амьен. Это была последняя остановка перед Кале и последний шанс Бекингема на встречу с Анной наедине.
За недели пребывания во Франции он сильно изменился: похудел, стал вспыльчивее. Ел мало, но много пил, и мысль об Анне стала его навязчивой идеей. По ночам он бодрствовал, повторяя слова Анны, переданные ему герцогиней де Шеврез: «Скажите герцогу, что я его люблю». Без этой поддержки он чувствовал, что сошел бы с ума. При мысли о том, как мало у них оставалось времени, он терял голову. Терпение короля Карла наконец-то истощилось, и он приказал герцогу немедленно привезти Генриетту в Англию, и даже Бекингем не осмеливался дольше медлить.
Анна со своей свитой остановилась в одном из особняков, и герцогиня де Шеврез получила разрешение провести со своей повелительницей последний вечер. Ей удалось устроить так, что герцог с несколькими своими придворными нанесли прощальный визит королеве. Вечер был теплым и приятным, и по предложению герцога все вышли гулять в сад. Анна направилась по тенистой аллее, усаженной по краям деревьями и цветущими кустами. Бекингем шел рядом, и Анна называла ему цветы дрожащим от сдерживаемых слез голосом.
– Я вернусь, – прошептал он вдруг. – Не знаю как, но я вернусь в Париж и увижу вас снова. Я не прошу у вас ничего – только разрешения снова вас увидеть.
– Прошу вас, – взмолилась Анна. – Я не выдержу и заплачу, и кто-нибудь сообщит об этом. Не говорите о расставании, вообще ничего не говорите.
Герцог увидел сворачивающую налево тропинку, скрытую от глаз густым кустарником. Оглянувшись и увидев, что остальные отстали, он схватил Анну за руку и свернул с ней на эту дорожку. Впервые с тех пор, как он приехал во Францию, они оказались наедине, и в тот же момент Анна оказалась в его объятиях. Она не смогла даже вскрикнуть, сила его рук парализовала ее. Они стояли, прильнув друг к другу. Страсть герцога охватила ее, словно вспышка пламени. Возбужденная его умелыми поцелуями, она обвила руками его шею и, затаив дыхание, прижалась к нему. На секунду она открыла глаза и вдруг увидела полускрытое кустами лицо и руку, раздвигающую ветки.
Ее спас слепой инстинкт. С усилием отстранившись, она издала крик о помощи. Герцог отпустил ее, и Анна сделала шаг назад, дрожа и прислушиваясь к топоту убегающих ног и голосам ее встревоженных дам. Шпионка незаметно присоединилась к ним. В числе первых подбежавших к ней женщин Анна увидела мадам де Сенлис и со стыдом и ужасом подумала, что ей пришлось скомпрометировать герцога, чтобы спасти себя. Борясь с истерикой, она отвернулась от него, стараясь не слышать протесты герцога и не видеть, как пытаются увести его прочь.
В уединении своей комнаты она упала в обморок. Состояние королевы показалось настолько тревожным ее личному врачу, что он приказал пустить ей кровь, а свита Анны, трепеща при мысли о собственной небрежности, выразившейся в том, что они оставили королеву наедине с герцогом, распространила весть, будто Анна больна от шока и возмущения.
Двадцать третьего июня Генриетта Мария отплыла в Англию. Герцог Бекингем стоял на палубе, напряженно всматриваясь в берега Франции, пока они не скрылись в морском тумане. Несколькими месяцами позже, находясь в Фонтенбло, Анна получила письмо. Оно пришло из Брюсселя и было тайно доставлено ей преданным слугой Ла Портом. Ла Порт и другие ее приближенные, сохранявшие ей верность, были уволены королем при возвращении из Амьена, но письма из Лондона, а потом из Брюсселя с риском для жизни ее друзей по-прежнему доставлялись Анне.
Мадам де Шеврез находилась в Брюсселе. Добившись разрешения уехать из Англии, она не осмеливалась вернуться во Францию и встретиться лицом к лицу с Людовиком, разгневанным инцидентом в Амьене, так как он не сомневался, что именно герцогиня поощряла Бекингема. В бешенстве от вынужденной ссылки Мари не сомневалась в том, кто обратил внимание короля на ее роль в том деле. И письма Анны, полные жалоб на оскорбления и слежку, которой она теперь подвергалась, свидетельствовали, что она страдает по вине того же лица. Анне было запрещено писать и получать письма, выезжать за пределы дворца без разрешения короля, давать аудиенцию любому лицу мужского пола и приближаться к своему королевскому супругу, не испросив предварительно, как любой скромный придворный, официального разрешения. Ее комнаты были пусты, с ней остались только те, кто ей прислуживал, так как дружба королевы неизбежно оборачивалась немилостью короля.
