Шеврез не заставили бы короля Карла воевать с родиной Генриетты Марии. Нет-нет, подлинный вдохновитель этой войны – только один человек, Бекингем! Это он тянет за ниточки, и король Карл движется как марионетка. Он поссорил его с Генриеттой Марией, давая злонамеренные советы королю, провоцирующие того на мелкие жестокости по отношению к королеве. А теперь он втягивает короля в войну для удовлетворения личной мести, ну и – тщеславия, конечно. Английский флот плывет сюда по одной единственной причине: мы не позволим Бекингему приехать в Париж и возобновить свои попытки соблазнить королеву! Только и всего – сумасбродное самодовольство одного человека. А что касается того, жалеть ли об этом… – Кардинал осушил стакан и поставил его на стол. – Мы победим, отец. И Англия выйдет из начатого ею предприятия в худшем положении, чем сейчас, в значительной степени растеряв свой престиж в Европе. Они будут рады-радешеньки заключить с нами союз.
– Союз? Это при Бекингеме, поддерживающем короля за локоть? – возразил монах.
– Ах, – сказал Ришелье, – а вот это совсем другое дело. Тут не мешает подумать… Быть может, во время сражения представится возможность… – он не закончил фразу.
– Надеетесь, что его убьют? – спросил отец Жозеф. – Святая, но пустая надежда, мой друг. Надеюсь, мне простится слово «святая», если принять во внимание направление ваших мыслей. Сколько командующих армиями когда-либо вообще становилось жертвой вражеских орудий? Будьте уверены, Бекингем отплывет невредимым назад в Англию, даже если девять десятых его людей погибнут в битве.
– Не думаю, что такое важное дело следует оставлять на волю случая, – заметил Ришелье, – или военной удачи. Полагаю, мы должны проследить за тем, чтобы Бекингем сделал нечто большее на службе своего короля, чем умножать долги и сеять смуту. Думаю, ему следует умереть за него. И я намерен приложить все усилия, чтобы так оно и вышло.
– Вы хотите пролить кровь во второй раз. Сначала – де Шале, а затем и Бекингем. Но в первом случае, по крайней мере, это было справедливое исполнение приговора, а во втором будет обычное убийство. Этот грех я не смогу вам отпустить.
– Я пока в нем еще не каялся, – холодно сказал кардинал. – Политическое покушение – это не убийство. Бекингем должен быть устранен. Во-первых, вам известно, святой отец, что король не примирится с королевой Анной, пока у него есть причина для ревности. И значит, никаких надежд на появление наследника престола, кроме герцога Орлеанского – Боже избави нас от этого!
– Если так, то почему вы разжигаете ревность короля? – возразил монах. – Вы настроили его против жены и все еще продолжаете действовать в том же духе, делая намеки, не соответствующие истине, так что король избегает королеву и держит ее в Лувре на положении пленницы. Или вы преследуете Анну из личной мести?
– Нет, – ответил Ришелье. – В этом случае она бы уже сидела в Бастилии. Кто, по-вашему, подбил Бекингема выступить против нас? Кто писал ему письма, жалуясь на свою участь и заверяя герцога, что лишь устранив меня, можно добиться ее освобождения? А как еще Бекингем может меня уничтожить? Только пойдя войной на Францию и повергнув Людовика на колени. Нет, уверяю вас, я не преследую личных целей. Из всей этой компании самым главным предателем является королева.
– Вы имеете в виду, что она писала письма в Англию, строя интриги против Франции? Сотрудничала с врагом? Откуда вам это известно, насколько вы уверены?
– У меня повсюду есть шпионы, – сказал Ришелье. – Мадам де Фаржи предала меня и сейчас служит интересам королевы, притворяясь, будто по-прежнему верна мне… Письма идут к Мари де Шеврез, а от нее – в Англию. В Париже проездом был лорд Монтегю, и я его арестовал, подозревая, что тот перевозил некоторые из этих писем. Я имею в виду – еще до объявления войны.
– И что вы обнаружили? – спросил монах.
– В письмах упоминалось о королеве и ее переписке с Англией. Вполне достаточно, уверяю вас, чтобы король воспылал гневом, когда я показал ему свою находку. Письма мы уничтожили, а лорд Монтегю продолжил свое путешествие, став, надеюсь, более умудренным человеком после выпавших на его долю испытаний в Бастилии. Должен признать, что он проявил немалую доблесть и высокомерие. Думаю, королеве будет только спокойней жить без герцога Бекингема. Она, возможно, даже опомнится и уразумеет, в чем ее предназначение.
– Оно не лежит на одном пути с вами, – сказал отец Жозеф. – Поступайте, как считаете нужным, но не пытайтесь обмануть самого себя. Вы – смелый человек, Арман. Наверное, даже – великий. Все ваши дела пока что были во славу веры и единства Франции. Покончите с Бекингемом, если это необходимо, но не поддайтесь искушению сделать это, ревнуя его к королеве. Если она не для Бекингема, то и никогда – для вас. Под угрозой вечного проклятия.
– Королева меня ненавидит, – сказал Ришелье. – Мне уже недостает терпения слышать, как она высмеивает и оскорбляет меня. Пока Людовик держит ее в такой строгости, я хотя бы не обязан встречаться с ней и постоянно видеть ненависть в ее глазах. Я не могу этого понять, мой друг. Что я такого сделал, чтобы она считала меня своим врагом? Почему королеве не хватает здравого смысла уразуметь, что я всегда стремился быть ей другом и помощником?
– Может быть, именно поэтому она вас и ненавидит, – предположил монах. – Может быть, она боится себя не меньше, чем вас. Королева использует легковерного Бекингема и в своих собственных интересах побуждает его вторгнуться во Францию, но я не верю, будто она любит герцога. И вы, и король – оба заблуждаетесь, ревнуя к тому, чего нет.
– Я убежден, что Анна любила и все еще любит Бекингема, – возразил кардинал. Это признание далось ему с таким трудом, что он невольно поморщился. – Но Бекингем должен быть убит по иной причине. Он стоит на пути нашей дружбы с Англией, а мы нуждаемся в этой дружбе. Бекингем будет устранен исключительно в политических целях, это я вам обещаю. Получу ли я при этом и личное удовлетворение? Тут придется подождать, пока я не приду к вам исповедываться. Тогда вы и решите, отпустить мне этот грех или нет.
– Как вы организуете покушение? – Отец Жозеф натянул капюшон на голову, и его орлиный профиль оказался как бы в тени. Изможденное лицо носило следы поста и недосыпания – результат ночных бдений. В отличие от Ришелье он никогда не уставал.
– Еще не знаю, – сказал Ришелье и налил себе в стакан вина. И в еде и и питье он проявлял воздержание, но, выпив вина, мог расслабиться и унять головную боль, мучившую его в конце полного трудов дня. – У меня есть кое-кто на примете. Мой отдаленный родственник, Сен-Сурин. Он честолюбив и умен. Думаю – это как раз тот человек, который сумеет что-нибудь придумать. Может быть, все-таки вина, отец?
– Никакого вина, мой друг. А вам я рекомендую длительный сон. Я ухожу. Раз вы не склонны к молитве и успокоению духа, успокойте по крайней мере тело. Я приду завтра.
– Прощайте, отец, – сказал кардинал. – Помолитесь за меня, так как моих сил на это не хватает. И никогда меня не покидайте. Вы мой единственный друг.
– Мое отношение к вам неизменно. Но вы должны научиться жить в одиночестве. Это цена, которую платят все, кто велик в этом мире. Доброй ночи, Ваше Высокопреосвященство.
– Плохие новости, Мадам. – Мадлена де Фаржи теперь заняла место Мари де Шеврез в молельне королевы. Притворяясь погруженными в молитвы, они обменивались секретами, и там же Анна читала письма от Бекингема и посла Испании, а также длинные, полные чувств послания от находящейся в изгнании герцогини. Анна повернула голову и уронила руки на колени. Де Фаржи оглянулась по сторонам и сказала:
– Мы одни, Мадам, и можем поговорить.
– В чем дело? – спросила Анна. – Что случилось? Несколько недель ни от кого не было ни словечка. Я умираю от беспокойства: добрался ли герцог до Ла-Рошели?
– Да. И было сражение. Англичане осадили остров Де Ре, но не смогли его взять.
– Этот дьявол построил там укрепления! – Королева словно выплюнула свои слова. – Он подготовился к военной кампании еще за несколько месяцев до ее начала. Что еще, де Фаржи? Какие новости?
– Кардинал строит мол и укрепления, чтобы перекрыть гавань. Это значит, что Ла-Рошель будет полностью отрезана от моря. Я даже слышала, будто Бекингем вернется в Англию. Простите, мадам, но я предупредила вас, что новости плохие.
