всего, что делал король, стараясь причинить вам боль и страдания, это последнее я никогда ему не прощу.
– Он меня ненавидит, – медленно сказала Анна. – Он всегда меня ненавидел.
– Тогда позвольте человеку, который относится к вам совсем иначе, принять меры, которые ему кажутся наилучшими. Согласитесь на Сен-Мара. Ему всего восемнадцать, и он глуп. Юноша сделает так, как я ему велю, и мы наконец-то сможем успокоиться и зажить в мире.
– Что я еще могу сделать? – сказала Анна. – Что вообще я бы делала без вашей помощи?
– Вы можете быть самой прекрасной королевой в Европе и самой преданной матерью маленькому принцу. И еще вы можете решить, что некая дверь слишком долго была закрыта.
– Вы же сказали, что все кончено, – помолчав, заметила Анна.
– Если вы так решите, то так и будет. – Он шел вперед, не глядя на свою спутницу. – Мы заключили сделку, которую вы выполнили, и теперь ничего мне не должны. Я только сделал предложение – крайне смиренно. Поверьте, крайне смиренно, Мадам… Если дверь останется закрытой, я приму это как должное, и мои чувства к вам останутся неизменными. Ничто не могло изменить их в прошлом. Ничто не изменит их и в будущем.
– Не знаю, – сказала Анна. Она вдруг почувствовала себя беспомощной, когда ей напомнили о связи, которую она предпочла бы забыть и в которой теперь, когда у нее есть сын, не нуждалась. Но что-то трогало ее сердце, когда она думала о человеке, идущем сейчас рядом с ней. Он был очень усталым и одиноким. Она знала, как она страдал, когда умер отец Жозеф. Эта печаль все еще была видна на его лице. В последние два года она столько раз нуждалась в помощи, и Ришелье ни разу ее не подвел. И в дальнейшем его помощь будет нужна, чтобы уберечь сына от обвинения в незаконном происхождении, которое может выдвинуть другая женщина, побуждаемая ревностью и амбициями и подстрекаемая королем. Людовик способен на любую выходку, любую низость. Он всегда был игрушкой в руках других людей, хотя и игрушкой опасной, так как со временем превращался во врага тех самых лиц, которых приближал к себе. Только Ришелье сумел с ним справиться и сохранил свою власть. Анна бросила на него взгляд, – они как раз подошли к концу величественной буковой аллеи, и солнце посылало свои лучи сквозь плотный шатер листьев, – и вдруг остро почувствовала сострадание и нежность к идущему рядом с ней человеку. Ришелье вдруг повернулся к ней с улыбкой.
– Простите меня. Предложение было сделано в шутку. Да и я уверен, что вы давно потеряли ключ от той двери.
– Нет, – возразила королева, и на мгновение ее пальцы сжали его руку. – Он у меня. И хранится исключительно для того, чтобы открыть дверь.
Достигнув конца аллеи, они повернули, и Ришелье взял руку Анны и поцеловал.
– Мадам, – сказал он. – Я – ваш преданный слуга.
27 декабря 1639 года Мари де Хотфор уехала из Парижа по специальному повелению короля. Она уезжала с парой бриллиантовых сережек (подарок Анны) и разочарованием в мужчинах, которое сохранит до конца жизни. Добродетельная и решительная по натуре, она пыталась бороться за привязанность Людовика со своим немыслимым соперником с той самой поры, как тот появился при Дворе. Неделю-другую, впрочем, она наблюдала за вниманием, которое король проявлял к Сен-Мару, не понимая, что это означает. Молодой человек приятной внешности казался искренним и проявлял интерес к простым вещам вроде охоты и ловли птиц. Королю нравилось слушать, как де Сен-Мар поет, так как у него был приятный голос. Только когда Людовик назначил Сен-Мара управляющим конюшнями (беспрецедентная милость для восемнадцатилетнего юноши), бедная девушка поняла, что тут кроется нечто иное, чем дружеское отношение. Сен-Мар, казалось, был очень прост в манерах, имел открытую натуру, но в его обращении с де Хотфор проскальзывала какая-то насмешка, которая в конце концов пробудила горячий характер девушки и спровоцировала ее на жалобы королю.
Уразумев истинное положение дел, Мари де Хотфор содрогнулась от ужаса. Только уговоры близких, таких как бабушка, мадам де Ла Флотт, или подруга, мадемуазель де Шемеро, предотвратили ее немедленный отъезд из Парижа. Они доказывали, что мальчишку королю подсунул кардинал, имея целью извлечь от нее Людовика и покрыт его бесчестьем. И ее христианский долг – бороться с Сен-Маром за душу монарха. В результате уговоров Мари де Хотфор, демонстрируя больше смелости, чем здравого смысла, попыталась последовать их совету. Но все было напрасно; Людовик пал беспомощной жертвой обаяния и красоты своего нового друга. Все его дремлющие наклонности проснулись, и он так увлекся превосходным юношей, что впадал в приступы ревнивого бешенства, когда тот всего лишь заговаривал с женщинами. Он требовал, чтобы Сен-Мар проводил с ним каждую свободную минуту – выделывая деревянные игрушки, охотясь, ставя ловушки на сорок или занимаясь рыбной ловлей. Охваченный новой страстью, Людовик осознал, как он устал от помыканий де Хотфор и как надоела ему ее добродетель и переменчивое настроение. Белокурые волосы и голубые глаза девушки были бесцветны, даже вызывали отвращение. Никакого сравнения с красивой и великолепной мужественностью фаворита.
Король вернулся из Амьена, и Сен-Мар пожаловался, что Мари де Хотфор вела себя нелюбезно, на что Людовик приказал девушке завтра же покинуть Двор. Ришелье устранил соперницу Анны, но заменил ее последним и самым опасным своим врагом – собственным протеже, с виду безвредным маркизом де Сен- Маром.
Второй сын Анны родился в сентябре следующего года. Роды оказались легкими – нисколько не похожими на те долгие и опасные муки, в которых рождался дофин, ставший к этому времени крепким подвижным мальчуганом двух лет от роду. Второй ребенок, родившийся очень маленьким, был спешно крещен, так как не надеялись, что он выживет. Назвали его Филиппом. Но со временем малыш набрался сил, находясь под неустанной опекой матери и мадам де Лонсак, которая к этому времени смирилась с вмешательством королевы в ее дела.
На этот раз Анна оправилась так быстро, что поднялась с постели уже через несколько часов после рождения ребенка. Как только принц-инфант стал способен выдержать путешествие, она удалилась с обоими детьми в Сен-Жермен, где стала проводить большую часть времени.
Людовик присутствовал при рождении инфанта, сохраняя безразличный вид, как будто ему не было никакого дела до еще одного побочного ребенка, а измена жены значила еще меньше. Анна вынашивала второго сына Ришелье с меньшим беспокойством, чем первого, потому что теперь не было опасности, что король его не признает или затеет супружеский скандал.
Он стал рабом двадцатилетнего фаворита, который своими капризами и пристрастиями то погружал короля в адские муки, то возносил на небеса. Людовик испытывал агонию ревности, поскольку Сен-Мар, так же как до него уже полузабытый де Льюинь, имел тягу к женщинам. Поэтому король проводил дни в мрачном отчаянии и угрюмой раздражительности, когда его любимец навещал известную куртизанку Марианну де Лорн, возвращаясь от нее в пьяном виде и хвастаясь своей доблестью.
Для Людовика уже не имело значения, что делала Анна и кого пускала к себе в постель, он больше не притворялся, будто такой же мужчина, как и другие, и не пытался обманывать сам себя. Король открыто показывал, что секс и лица женского пола – для него вещи несовместимые. И его потворство пустому и жадному молодому любовнику казалось патетической пародией на связь стареющего ловеласа с легкомысленной молоденькой любовницей.
Лувр стал сосредоточием разного рода волнений. С одной стороны – бурные всплески эмоций и ссоры с последующими страстными примирениями, а с другой – растущие политические интриги. Ришелье правил Францией, а Сен-Мар – королем. Охота и деревянные игрушки вскоре наскучили фавориту, который возжелал не только почестей при Дворе и богатства, но и участия в решении государственных дел. Он потребовал место в Королевском совете, и одурманенный им Людовик согласился. Будет приятно иметь Сен-Мара рядом с собой на заседании совета, приятно учить молодого человека ведению дел Франции. К тому же кардинал станет злиться, а Людовик издавна любил время от времени его помучить.
Итак, Людовик согласился, и де Сен-Мар был в восторге. Когда король сообщил Ришелье о своем желании, тот низко ему поклонился, но, вернувшись к себе, тут же послал за фаворитом. Кардинал устал, здоровье его за последний год сильно пошатнулось, тем не менее работал он все так же много. Но в данной ситуации кардинала подвела его способность верно оценивать обстановку. От перспективы, что балованный Адонис, полностью обязанный своим положением и успехами в первую очередь ему, Ришелье, станет вмешиваться в дела Королевского совета, головная боль и постоянная тяжесть в груди, не дававшие
