Следующий день, 20 августа, нам предстояло совершить огромный перелет — пересечь Гижигинскую и Пенжинскую губы, перевалить через Камчатку и выйти к ее северовосточному концу — к бухте Корфа, — всего около тысячи километров.
Крутский с удвоенным вниманием осматривал моторы и так при этом перемазался, что пришлось мыть бензином куртку. Потом — сушить ее на фюзеляже, а потом, как всегда — ее снесло ветром от пропеллера. Так к длинному списку предметов, похищенных воздухом у Крутского, прибавился еще один.
Перелет сегодня начинается благоприятно — безоблачно, синее небо, волна небольшая, даже слишком мало ветра для отрыва с полной нагрузкой. Мы набираем высоту и идем на пересечение торчащего здесь к юго-востоку куска земли—полуостровов Кони и Пьягина. Это высокие скалистые массивы, вытянутые по той же линии, что и Приморский хребет; они слагают передовую гряду хребта Гыдан, частью разрушенную морем. Особенно красив первый из них, скалистый, падающий во все стороны утесами.
Мы повертываем на север, через Ямскую губу. Обширная долина, примыкающая к ней с юга, переполнена странными озерами, прямоугольной формы, с закругленными углами. Это недавно покинутая морем страна и озера образовались из лагун, расчлененных косами.
Позже в Анадырском крае мне удалось найти такие-же озера в глубине страны и правильный анализ их формы позволил выяснить происхождение больших озерных равнин.
От Ямской губы мы должны итти на северо-восток вдоль побережья; чтобы изучить морской склон хребта Гыдан — громадного хребта, составляющего водораздел Колымы и Охотского моря.
В 1930 г. мы видели его с запада, но восточный, морской склон остался неизвестным и на карте пришлось нанести его условно, по старым данным. Оказывается, он совсем не такой, как его изображали—и падает круто к морю: уже в 20 км от берега высятся цепи в 1 500 м высоты.
Мы с Салищевым работаем с лихорадочной поспешностью: на его обязанности лежит зарисовка рельефа и рек — маршрутно-глазомерная съемка, а на моей описание форм рельефа, геоморфологические наблюдения (выяснение зависимости форм рельефа от их происхождения) и фотосъемка.
Наш маршрут проложен на большом протяжении вдоль берега, и я знаю, что можно до самой Гижигинской губы научить хребет.
Но внезапно, вскоре после Ямской губы, Петров отворачивает самолет в море. Я спрашиваю с негодованием: „Почему вы не ведете самолет по прокладке?“ (в письменной форме, конечно—потому что на „Даше“ так ревут моторы, что даже крик не слышен; и негодование выражается только в жестах). — „Так ближе“. — „Предлагаю Вам вести по прокладке“. — „Я имею от вас задание вести самолет в бухту Корфа и веду кратчайшим путем“. — Объяснение кончено; некоторая неясность условий договора позволяет Петрову воспользоваться своим правом командира, и мне не остается больше ничего, как повернуться спиной к нему и постараться записать хоть что-нибудь о быстро убегающем в северную синь береге.
На нашем пути к Камчатке с севера выдвигается мрачный клин — Тайгонос. Он окутан низкими тучами, но южный конец его свободен. Это узкая стрела — с плоской поверхностью, покрытой тундрой, с крутыми обрывами скал, высовывающаяся к югу, а за ней на северо-востоке несколько красивых конических гор.
Дальше в Пенжинской губе чисто, сегодня нам везет. И море спокойно, только мелкие волны рябят просторную гладь. Сквозь воду виден косяк белух — крупных млекопитающих из китообразных. Это важная статья морского промысла. Белухи имеют вид громадных рыб, — до тонны каждая, — и действительно совершенно белые сверху. Они идут далеко одна от другой и напоминают мины Уайтхеда.
От Тайгоноса видна Камчатка — горная страна, перегораживающая горизонт. Но горная страна довольно однообразная, с бесчисленными острыми вершинами, с цепями, параллельными оси, Я напрасно ищу знаменитые вулканы, которые должны возвышаться над этими горами на 2 километра, они лежат слишком далеко к югу.
Теперь, предстоит серьезный этап перелета: надо пересечь Камчатку, — участок в 100 км без всяких посадочных площадок.
Мы идем сначала вдоль западного берега и поднимаемся до Паропольского дола, это давно известная в географической литературе громадная долина, которая начинается на западном берегу Камчатки и уходит куда то на северо-восток. Только исследования последних лет выяснили, что дол идет в виде узкой долины к бассейну Анадыря, но все еще неясно было — разрезает ли он Камчатку в самом узком месте, или центральный ее хребет продолжается без перерыва до материка. Нам предстояло через полчаса решить этот вопрос — и понятно, с какой жадностью и нетерпением мы глядели вперед. Я так тороплюсь с записями и фотосъемкой, что у меня ветер сносит светофильтр с камеры. На самолете стоит только зазеваться и высунуть над козырьком что либо неприкрепленное—мигом этот предмет улетает назад и с страшной силой ударяет о козырек кабины Салищева, или о хвостовое оперение. А если привстанешь—иногда от удара воздуха о тело завихрение в кабине делается таким сильным, что платки сами вылетают из карманов, а полы кожаного реглана задираются кверху.
Вот под нами Парапольский дол. Это возвышенная равнина, метров 100–150 над уровнем моря. По ней лениво текут реки, тянутся болота — и лишь приближаясь к морю речки начинают вгрызаться в дно, и прорезают узкие извилистые ущелья.
Пустынен и печален дол — нигде нет деревьев, только мелкий кустарник темнеет по речкам. И с нашей высоты не видно никаких живых существ. Но, как нам рассказывали позже, в это время по долу кочевали коряки, которые были чрезвычайно напуганы нашим перелетом и откочевали подальше.
На юге дол срезает, ряд цепей центрального хребта Камчатки — но самая центральная ось тянется все дальше на северо-восток.
Однако и в ней появился разрыв, и совершенно ровная поверхность дола плавно переходит на восточную сторону Камчатки. Задача решена: хребты Камчатки отделены от материка разрывом, правда небольшим — всего километроа в десять.
Дальше к северо-востоку возобновляются цепи с тем же направлением, и, постепенно нарастая, превращаются в мощный хребет, который громадной дугой идет вдоль морского берега к Анадырскому краю. Под нами—его начало, красноватые, голые, неприятные горы.
Но моторы жужжат равномерно и чувствуешь полную уверенность в самолете, в том, что не придется спешно выбирать место, где бы приткнуться машине. А приткнуться на этом пересечении негде—ни озер, ни больших рек. Разве только на болотистую тундру: как уверяют летчики, в таком случае только расползется по швам корпус, а все остальное, в том числе и люди, может сохраниться в целости. Один такой случай известен в истории самолетов Дорнье-Валь.
Но такие печальные мысли вряд ли часто приходят в голову экипажу—все заняты и незаметно проходит время. Вот и восточный берег, круглый залив Уала, Карагинский гористый остров — зубчатая масса (на нем питомники пушного зверя). Теперь — на северо-восток, вдоль берега. Впереди новые цепи, зубчатые, между плоскими долинами, уходящими, вопреки картам, почти параллельно берегу. Устье реки Вивник, в ней рыбалки, катера, а дальше громадные столбы дыма, на крутом склоне. Что это, еще новый вулкан? — Нет, только пожар, горят кусты и трава. Мы проходим над пожарищем, красные столбы поднимаются навстречу-
По берегу рыбалки; полоса пляжа под утесами узка, и одна из рыбалок приютилась в расщелине скал, у острого утеса. Сверху видны только крыши.
Длинная коса отделяет от бухты Корфа лагуну, и на ее берегу на косе — рыбалка, а на материке — поселок.
Это Тиличики, где нас должно ждать горючее (стоившее Мне, как и другие элементы нашего пути, бесконечного Количества усилий, грызни и телеграмм-молний). Лагуна спокойная, почти закрытая, превосходная для посадки, и после законного круга, самолет снижается. Приятно: ведь мы пробыли в воздухе 6 ч. 20 м. и изрядно намерзлись,
Тиличики районный центр: райисполком, кооператив и прочие организации, полагающиеся по чину. Кроме того — правление Оленсовхоза (сами олени рассеяны далеко по всему району) и „Пригородный совхоз“, который целиком, со всеми своим и огородами, помещается внутри „города“. Только совхозские коровы и крепкий породистый бычек бродят по густой траве побережья.
Тиличики довольно приятное место, которое мне очень понравилось. Но я не знал еще, что судьба сулит нам провести здесь поздней осенью целых две томительных недели. Сейчас нас занимало одно — сделать возможно быстрее последний перелет до Анадыря, Дальше до самого Анадыря баз горючего нет
