На лестнице Главобувьторга знакомому повстречался давнишний школьный приятель. Соклассник посмотрел его графики и сказал:
— Выбрось ты к свиньям свою документацию и приходи завтра к одиннадцати. Утрясем.
И ровно через сутки знакомый стал обладателем роскошных, обтекаемых, как локомотив, чехословацких ботинок на искусственном меху…
— Так что все всегда можно достать, — еще раз повторил Паганель. — Включая птичье молоко. Надо только иметь к кому приходить в одиннадцать. А так все есть.
— Кроме рыбы, — подсказала я.
— Совершенно верно — кроме рыбы, — согласился Паганель, вонзая вилку в жирный кусок золотистого палтуса.
Ночевали мы на креслах в аэропорту.
Вечером дважды приходила тетенька со шваброй и выгоняла всех пассажиров под противный моросящий дождь. Тетенька не щадила даже малых детей. Пассажиры, расположившиеся на подоконниках и на полу, выходили на улицу без страха. Кресельники и скамеечники, опасаясь, что их места захватят, перебегали табуном из одного конца зала в другой, не спуская глаз со своих чемоданов. Отдельные счастливчики помогали тетеньке в уборке — двигали туда-сюда кресла. Лица у них сразу делались неприступными, так и казалось, что сейчас они начнут покрикивать: «А ну, посунься! Ишь, расселся!».
В двенадцать часов пришла другая тетенька и закрыла на большую палку туалет.
Потом электричество несколько раз нерешительно мигнуло, как будто человек, державший руку на выключателе, сомневался еще: «Перебьются в темноте или не перебьются?» Наконец, он решил, видимо, что перебьются, — и свет погас.
…В пять часов утра нас разбудил папа.
— Где этот кретин?! — кричал он, схватившись за голову.
Оказывается, только что объявили посадку на дополнительный рейс, но в темноте исчез куда-то Паганель. Тогда дядя Коля, самолет которого пока не летел, твердо сказал:
— Ничего. Вы собирайтесь. Я его разыщу, — и выбежал на улицу.
Вернулся дядя Коля минуты через три — мокрый, но горячий. Видать, он обегал все окрестности. От дяди Коли шел пар.
— Нет нигде, — сообщил он.
— O-o-o-o! — сказал папа. — Держите меня! — и он, приседая, закрутился на месте, словно хотел укусить себя за ухо.
— Володя, Володя! — испуганно схватил его за плечи дядя Коля. — Успокойся, старик!.. Ну, отстанет. Ну, аллах с ним. Догонит потом. Вы летите…
Сонная стюардесса пересчитала нас, тыча в каждого пальцем.
Пять мест были пустыми.
— Ну, как: летим или ждем? — спросила стюардесса выглянувшего из кабины пилота.
Пилот не ответил.
Стюардесса зевнула и пошла закрывать дверцы.
И тут мы увидели, как от аэропорта, прижимая к животу какой-то тюк, вскачь несется Паганель, а за ним гонится дядя Коля с рюкзаком в руках.
На середине дистанции дядя Коля настиг обезумевшего Паганеля и отнял у него чужой багаж.
Оказывается, Паганель с половины ночи спал на втором этаже в пустом гардеробе ресторана, потому что в кресле у него, от скрюченности, занемели ноги. Все это он тут же рассказал нам, глотая воздух раскрытым ртом.
Стюардесса тоже послушала. Потом спросила: — А билет ваш где?
Паганель побледнел, схватился за грудь и взвизгнул: «Документы!».
В следующий миг он, как десантник, выбросился из самолета и, воздев руки, помчался за медленно удаляющимся дядей Колей.
Пассажиры приникли к иллюминаторам.
Было хорошо видно, как дядя Коля остановился, придержал вихрем налетевшего на него Паганеля, похлопал его по бокам, потом развернул, достал из заднего кармана брюк пропавшие документы и яростно потряс ими.
Какие слова говорил при этом дядя Коля, нам не было слышно.
9. Грустная история дяди-Колиной куртки. Как мы поужинали. Легенда о спирте
В Южно-Сахалинске папа купил себе черные кеды. Мы, правда, уговаривали его купить лучше полуботинки, потому как на другой день папе предстояло читать здесь лекцию о современном состоянии физики, и нам казалось, что в кедах он будет выглядеть легкомысленно.
Но папа все-таки сделал по-своему. Полуботинки, сказал он, ему в дальнейшем не понадобятся. А черные кеды, если к ним специально не присматриваться, вполне могут сойти за приличную обувь, каковой они на самом деле и являются, по его глубокому убеждению.
Мой папа вообще предпочитает демократическую одежду. Он любит носить разные свитера, курточки, распашонки, а когда, по торжественным случаям, ему приходится надеть костюм, папа говорит, что чувствует себя в нем — как водолаз в скафандре.
Этим папа походит на Паганеля, который принципиально не признает костюмов. Паганель даже на защиту собственной докторской диссертации заявился в заштопанной на локтях шерстяной кофте, после чего один известный академик сказал ему:
— Ну, батенька, без галстуков мне еще приходилось видеть соискателей, но без пиджака вы первый.
Дядя Коля говорит, что все это «бзик», пижонство наоборот. Паганеля и папу не клевал еще жареный петух. Но однажды клюнет — и они побегут покупать смокинги.
Лично дядю Колю этот петух клевал. Свою роскошную кожаную куртку дядя Коля приобрел несколько лет назад в Польше. Он посещал в ней лучшие рестораны Варшавы, Кракова, Вроцлава и не чувствовал никакой дискриминации. Везде его принимали как дорогого гостя, и в конце концов дядя Коля уверовал в неотразимую элегантность куртки. Странности начались на обратном пути, в Москве. В ресторанах к дяди- Колиному столику подходил администратор, ставил табличку «Для делегации» и холодно рекомендовал пересесть ближе к двери. У подъезда гостиницы «Россия» его хватали за рукав командировочные и жалобно умоляли: «На Стромынку, шеф!» А когда сам дядя Коля ехал в такси, водители называли его «братка», откровенничали про калым и не давали сдачи с рубля, если даже на счетчике было всего тридцать копеек.
Но самое ужасное случилось с ним дома, в родном провинциальном городе. Как-то дядя Коля разогнался в одно кафе — пообедать. Швейцар, растопырив руки, загородил ему дорогу и потребовал:
— А ну, снимай куртку!
В первый момент дядя Коля решил, что кафе захватила шайка переодетых грабителей. Он принял боксерскую стойку и оглянулся, ища чьей-нибудь помощи. И помощь пришла. Она подоспела в лице усатой женщины-администратора, но не к дяде Коле, а к швейцару. Вдвоем эти люди стали требовать, чтобы дядя Коля снял недостаточно аристократическую для ихнего кафе одежду.
Тогда дядя Коля вспылил. В таком вот виде, высокомерно сказал он, его пускали в европейские рестораны, которые, конечно же, не чета этой паршивой забегаловке. И вообще, пусть ему покажут постановление горисполкома, где было бы записано, что в импортных восьмидесятирублевых куртках из чистого хрома нельзя посещать второразрядное кафе.
— Будет тебе сейчас постановление, интеллигент собачий! — сказал кровно оскорбленный швейцар, схватил дядю Колю за шиворот и пинком вышиб на улицу.
