— Один — ноль! — сказал матрос.
Паганель вернулся очень быстро. Потом уже мы узнали, что ни с каким капитаном он договариваться не стал, а просто обежал рысью вокруг теплохода.
— Давай! — крикнул Паганель. — Все в порядке! Настала очередь дяди Коли.
Бледный дядя Коля осенил себя трубкой, неуклюже, как-то боком кинулся вверх и повис на борту, уцепившись руками.
Паганель и еще какой-то подоспевший человек схватили его за шиворот — тяжело перевалили через борт.
Меня подавали наверх матрос и один его добровольный помощник из пассажиров. Обезумевшего от волнения папу нельзя было подпускать близко.
Первый раз они промахнулись: дядя Коля и Паганель не успели подхватить меня, только всплеснули руками.
Плашкоут пошел вниз. В ширящейся между ним и теплоходом щели бурлила черная вода.
Я зажмурила глаза.
— Держите ее, держите! — стонал где-то за спиной папа. Матрос и пассажир, подчиняясь этому крику, железными руками сдавили мои ребра.
Зато уже во второй раз они не сплоховали. А перепуганные дядя Коля с Паганелем так рванули меня за руки, что я перелетела через перила, даже не коснувшись их ногами.
Теперь внизу оставался один папа. Было заметно, что дядя Коля и Паганель очень боятся за него. Они быстро переглянулись, и дядя Коля прикусил нижнюю губу, а Паганель сделал округлое движение руками возле живота: дескать, с его-то комплекцией, уй-юй-юй!
Но папа взлетел на теплоход словно кот, которого шуганули собаки. Мы даже ничего не успели понять. Что-то темное и большое метнулось над бортом и с криком: «Ловите меня!» — глухо ударилось о палубу.
— Что же вы меня не ловили? — обиделся папа, трогая стремительно набухавшую шишку на лбу.
— Да, — растерянно сказал Паганель. — Что же мы тебя не ловили, а?..
Дядя Коля вдруг дернул меня за рукав и, загребая ногами, пошел куда-то по палубе. Его, как на перекате, сбивало в сторону.
Когда я догнала дядю Колю, он уже стоял, вцепившись в перила, и прерывисто втягивал воздух открытым ртом.
— Ничего, ничего, — сказал он. — Уже ничего, старуха… ты молчи… Хорошо, что это здесь, а не там… Хорошо, что все мы здесь… Ты постой маленько рядом, будто мы беседуем.
Плашкоут отошел от освещенного теплохода и сразу пропал в темноте. Только огонек на мачте катера-буксировщика долго еще нырял среди волн, словно кто-то, прощаясь, все махал и махал нам фонариком…
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
После того, как повесть была опубликована в журнале, в кругах, близких к научным, распространился слух, что написал ее Паганель, использовав двойное прикрытие. Слух совершенно нелепый, обидный, к тому же у нашего милого доктора своих неприятностей предостаточно — так что мой долг отвести от пего еще и эти подозрения.
Начну последовательно — с признания, что повесть, конечно же, писала не Оля. Наверное, эту часть недоразумения следовало развеять раньше, в самом начале. Тем более, что существует старый, многократно проверенный способ. Обычно автор, сочинив что-нибудь, недостойное пера взрослого человека, придумывает некоего соседа по лестничной площадке, пионера Вовку Помидоркина или Петьку Картошкина (фамилии, как правило, выбираются садово-огородные) и сваливает все на него. Дескать, в одно прекрасное утро заявился к нему этот Вовка-Петька с двумя общими тетрадями под мышкой и попросил: «Дядя Жора, исправьте, пожалуйста, орфографические ошибки в моем сочинении на тему «Как я провел лето». Далее автор сообщает, что сочинение его неожиданно заинтересовало, и он, исправив ошибки, заменив некоторые имена и переделав классного руководителя в домоуправа, решил, с позволения Вовки-Петьки, опубликовать это любопытное произведение. И если, мол, читателю некоторые места покажутся наивными или беспомощными, то пусть читатель учтет, что Вовка-Петька литературного института имени Горького не кончал, и вообще у него нынче переэкзаменовка по русскому языку.
Опытный читатель сразу же раскусывает эту мелкую хитрость. Он прекрасно знает, что, хотя акселерация и объективный факт, все же семиклассники романов и повестей сами пока что не пишут. И читатель прав. Лично я знавал только одного такого вундеркинда. Этот мальчик (не стану называть его фамилии) пытался сочинять сатирические рассказы — и не без успеха. Скоро, однако, он вынужден был оставить это занятие и теперь пишет заметки в классную стенгазету — о школьных «маяках», чемпионах по сбору макулатуры и о достижениях юных натуралистов. Ему пришлось переквалифицироваться, так как друзья-товарищи дали понять, что они хотя и согласны терпеть в своих рядах гения, но не любого профиля.
Словом, в приведенном выше случае, между писателем и читателями как бы заключается молчаливое соглашение. Читатели делают вид, что они поверили в придуманного огородного мальчика, — и дальше все идет как по маслу.
Признаться, и у меня был соблазн спрятаться за какого-нибудь конопатого двоечника Редискина, но я подумал: зачем? Зачем отдавать повествование какому-то Вовке-Петьке, не набившему ни одной мозоли, не хлебнувшему соленой водицы из Японского моря, вообще не существующему в природе — когда есть живая Оля. Оля, которая путешествовала вместе с нами, терпела лишения, прошагала по всем топям и кручам и, в принципе, могла бы когда-нибудь сама написать обо всем этом. Кстати, отец не раз принимался ее подбивать: ты, мол, давай пиши, а дядя Коля потом малость подредактирует. Но его пожелание осуществилось наоборот: я написал, а подредактировала Оля.
Но я забегаю вперед, а эта поспешность может только навредить Паганелю. Кто помешает его недоброжелателям заявить, что и это послесловие сочинил он сам?
К счастью, имеется свидетельство Оли (к счастью — для Паганеля, не для меня).
Вот как оно возникло.
Написав повесть, я отдал ее на рецензию одному маститому писателю, большому знатоку детской души. Через некоторое время он возвратил мне рукопись — с многочисленными пометками на полях. Не буду их комментировать, просто приведу по порядку, и, надеюсь, каждый поймет то уныние, которое меня охватило.
Стр. 8. «Автор утверждает, что его героиня перешла в седьмой класс. Не знаю, не знаю… Лично я не перевел бы ее даже в третий. При всем желании не могу поверить в такую семиклассницу. Лет пятнадцать назад поверил бы, а сейчас не могу. Про акселерацию, про акселерацию забывать не следует…».
Стр. 13. «Нет, пожалуй, она действительно семиклассница. «Папа был похож на ромб» — это убеждает. Да, шестой-седьмой класс. На худой конец — пятый».
Стр. 27. «Что такое?! Похоже, автор экстерном перевел Олю в восьмой класс. Ишь, как заговорила! («Вопиющая дяди-Колина безграмотность…». Вопиющая — ты смотри!). Если и дальше так дело пойдет, она к концу повести кандидатскую защитит».
Стр. 54. «Поздравляю! Она уже десятиклассница!.. Нет, определенно эта акселерация застит автору глаза. Вбили себе в голову: акселерация, акселерация! А того не видим, что они только длиннеют, но не умнеют. Вон у меня племянник — акселерат: выше отца на полторы головы, ботинки носит сорок четвертого размера, а сам дурак дураком».
Стр. 77. «Кто это излагает? Героиня? Автор?.. Давно знаю автора — что-то не замечал у него раньше
