занимавшие следующие должности: начальник Главоперштаба /А. С. Антонов/, его заместитель, командующий армией, заместитель командарма, начальник разведки. Все перечисленные должности являлись выборными, причем начальник Главоперштаба по должности был выше, чем командующий армией /первым командармом собрание в Моисеево-Алабушке избрало П. М. Токмакова/.
Здесь приходится особо разъяснить один важный момент, до сих пор не понятый правильно никем из исследователей истории антоновщины. Дело в том, что Антонов был не начальником штаба повстанческой армии /как это принято считать/ в прямом понимании названия этой должности, а начальником вообще штаба восстания, то есть начальником самого высшего, главного штаба восстания, не совсем правильно названного полуграмотными руководителями мятежа Главоперштабом.
Процесс создания и становления Партизанской армии Тамбовского края проходил в нелегких условиях. Уже 17 ноября конница Бриммера едва не накрыла загостившегося в Моисеево-Алабушке Антонова вместе со всем новорожденным Главоперштабом. В руки красных кавалеристов, в числе других трофеев, доставшихся после стремительного бегства мятежников из села, попало и постановление съезда командиров повстанческих отрядов о создании Главоперштаба.
Довольно легко уходя от преследования, Антонов со своим отрядом и Главоперштабом до начала декабря непрерывно колесил по северо-западной части Борисоглебского и соседней с ней юго-восточной части Тамбовского уездов, отвлекая на себя лучшие силы красных и одновременно создавая здесь все новые и новые повстанческие отряды и полки. Однако далеко не все села, где появлялся Антонов или его эмиссары-агитаторы, откликались на горячие призывы проявить 'крестьянскую сознательность' и примкнуть к 'всенародному восстанию против насильников-коммунистов'. Более того, при остановке на ночлег в некоторых деревнях Антонову приходилось даже брать заложников из местных жителей, чтобы дополнительно обезопасить себя и своих штабистов от возможного ночного нападения со стороны 'несознательных' сельчан. Встречались и такие села, куда Антонова и его свиту вовсе не пускали. Как правило, это были села, где уже не было советской власти, но еще не установилась и повстанческая. В таких селах крестьяне создавали свои собственные, вооруженные чем попало отряды самообороны, которые старались, в меру их скромных возможностей, не пускать к себе ни красных, ни антоновцев. Разумеется, что в условиях настоящей гражданской войны, разгоравшейся на Тамбовщине, долго соблюдать 'нейтралитет' и сохранять 'независимость' таким селам не удавалось. Рано или поздно они вынуждены были делать выбор и становились на советскую или антоновскую сторону.
К сожалению, здесь приходится говорить о том, что тамбовские гражданские и военные власти в конце 1920 года не видели или не хотели видеть никакой разницы между 'нейтральными' селами и теми, что активно поддерживали Антонова, считая и те и другие одинаково 'злостнобандитскими', со всеми вытекающими отсюда трагическими последствиями.
Совершенно иную политику к 'нейтральным' селам проводил Антонов и его агитаторы. Они старались действовать мирным путем, убеждением и пропагандой, используя при этом допущенные советскими органами и отрядами ошибки и перегибы, пытаясь склонить 'нейтралов' на свою сторону. И это им нередко удавалось.
Судьбу типичных 'нейтралов' можно проследить на примере большого села Архангельское /ныне Аннинского района Воронежской области/ и нескольких других соседних сел и деревень западной части Борисоглебского уезда.
Поздней осенью 1920 года жители Архангельского создали у себя небольшой вооруженный отряд самообороны, предназначенный для охраны села от грабежей, насилия и разбоя со стороны расплодившихся в окрестностях бандитов, а также от произвола продотрядов. Вскоре к Архангельскому присоединилось соседнее село Ростоши, а затем и некоторые другие помельче. Их объединенный отряд самообороны возглавил 24-летний житель Ростошей Александр Козьмич Пастушков – красный командир, недавно пришедший в отпуск по ранению с фронта. Бывший матрос Балтийского флота, Пастушков с конца 1917 года сражался на стороне советской власти. Сначала – красногвардейцем против Каледина, затем – командиром отряда против донских белоказаков, а в 1919 году, проработав с месяц в Борисоглебской уездной ЧК, опять отправился воевать на фронты гражданской войны.
Так вот, если красные, не вникая ни в какие нюансы и действуя по принципу 'кто не с нами – тот против нас', пытались лишь силой 'раздавить архангельско-ростошинскую контру', то антоновцы, также имевшие поблизости от Архангельского достаточные военные силы, чтобы лишить 'нейтралов' их 'независимости', вели себя совершенно иначе.
В Архангельское и Ростоши зачастили видные антоновские командиры и политработники /будущие повстанческие комбриги Константин Андреевич Корешков и Павел Николаевич Чумичев, начальник политотдела 5-й бригады 1-й антоновской армии Абрам Абрамович Фролов и другие/. Своей неустанной пропагандой и агитацией они добились-таки того, что 'нейтралы' вскоре перешли на их сторону, став 14-м Архангельским полком 5-й бригады антоновцев.
Если по отношению к 'нейтральным' селам, в которые его иногда до обидного демонстративно не пускали деревенские бабы, то к повстанческим командирам, выражавшим порою недовольство тем, что он забирает в свои руки якобы слишком много власти, Антонов был достаточно суров.
Так, 26 ноября в селе Туголуково произошла ссора Антонова с командиром 1-го Каменского повстанческого полка Ефимом Ивановичем Казанковым, который пытался отстоять свое право на полную самостоятельность в управлении полком и в выборе для него боевых целей и задач. Антонов не признал за командиром полка такого права и обвинил Казанкова в партизанщине и анархизме. В ответ на такое оскорбление правоверный правый эсер Казанков, искренне считавший себя идейным борцом против коммунистов, заявил начальнику Главоперштаба, что не подчиняется больше его приказам и отныне будет бороться с большевиками самостоятельно. Хлопнув дверью, Казанков покинул Туголуково, уведя за собой два эскадрона каменцев. В тот же день Антонов, знавший Казанкова чуть ли не с 1905 года, издал приказ об объявлении его вне закона и о разоружении ушедших с ним эскадронов. На свое счастье, быстро поняв, что 'Шурка' /партийная кличка Антонова по дореволюционному эсеровскому подполью/ шутить не намерен, Ефим Казанков уже через несколько дней явился к Антонову с повинной, получил, по старо дружбе, прощение и даже был оставлен в должности командир 1-го Каменского повстанческого полка.
В середине марта 1921 года, когда политика советской власти в отношении крестьянства резко изменилась /замена продразверстки продовольственным налогом, свобода торговли излишками и т.д./, а вместе с ней изменилась и тактика борьбы с антоновщиной, 14-й Архангельский повстанческий полк целиком, во главе с командиром, перешел на сторону советской власти.
Несмотря на массу встречавшихся трудностей, дела с созданием армии у Антонова успешно продвигались вперед, и мятеж разрастался с каждым днем. К 1 декабря 1920 года охваченная восстанием территория увеличилась, по сравнению с 10 сентября, ровно в 15 раз и составила почти 20 тысяч квадратных километров.
В декабре активность повстанцев резко возросла, хотя случались у них и отдельные неудачи: например, в Борисоглебском уезде кавполк неистового Переведенцева дважды /4 декабря под Козловкой и 6 декабря в селе Криуша/ настигал и изрядно трепал отряд самого Антонова, захватив в этих боях свыше 150 пленных и отбив один пулемет.
Однако, заметим, что других таких непобедимых частей, как кавполк Переведенцева, в распоряжении командующего войсками Тамбовской губернии практически не имелось. По боевым качествам с полком Переведенцева нельзя было сравнить даже остальную часть кавгруппы Бриммера . А боеспособность и политическая надежность других советских отрядов /за исключением курсантских/ была еще ниже.
13 декабря антоновцы захватили и за три часа совершенно разграбили железнодорожную станцию Инжавино, гарнизон которой /433 бойца при двух пулеметах/ 'не оказал никакого сопротивления, но постыдно бежал, оставив пулеметы, бросив по дороге патроны и винтовки'. Эта фраза из приказа К. В. Редзько по войскам губернии завершалась так: 'Подобного проявления трусости и низости в рядах войск, сражающихся против бандитов, еще не было.' В целях предотвращения таких случаев в будущем, Редзько пошел на крайность, приказав расстрелять 10 пулеметчиков Инжавинского гарнизона и еще 25 красноармейцев из числа 'наибольших трусов'. А к каждому пулемету командующий приказал прикрепить по одному надежному и обстрелянному коммунисту.(114)
К середине декабря 1920 года на охваченной мятежом территории оставалось уже не более двух десятков небольших островков советской власти. Как правило, это были укрепленные имевшие постоянные
