Охотник осторожно вынес малышей из дома. Следом за ним, возбужденно виляя хвостом, потрусил Бакс. Проводив их задумчивым взглядом, Аким повернулся к отшельнику и в упор спросил:
– Ты ничего рассказать не хочешь? Внезапный переход от лирики к реальности застал художника врасплох. Заикаясь от волнения, он рассказал о своей новой знакомой. По его словам, с Айной, так она назвалась при встрече, Филипп познакомился во время обхода карьеров еще прошлым летом. Там он искал подходящее для наброски этюдов место. Вначале девушка показалась ему самой обычной городской обитательницей, ищущей приключений в глухомани здешних лесов. Художнику польстил наивный интерес к рисованию и манере изображения светотеней. Для уставшего от одиночества человека она стала источником вдохновения. Стараясь поразить новую знакомую, он пригласил ее к себе в дом. Там она оставалась до зимы. Скромный и немного робкий в общении с девушками, Филипп буквально расцвел в обществе Айны. Только спустя некоторое время он стал замечать некоторые особенности в своей подруге, но, покоренный ее красотой и обаянием, отбросил все условности. Такая женщина его устраивала во всем. С наступлением холодов Айна ушла. Промаявшись зиму, художник сразу же после таяния снегов стал бродить по окрестным лесам в поисках девушки. Но она больше не появлялась. Хотя...
– Мне все время кажется, что она находится где-то рядом. Когда я иду по лесу, я чувствую присутствие Айны. По ночам я ощущаю ее взгляд, направленный в окно. Наверное, я начинаю сходить с ума. Она где-то рядом! Но почему-то не может подойти. Иногда краем глаза улавливаю легкое движение ветвей, и среди них мелькают длинные волосы цвета воронова крыла. Так уже длится около месяца. Что бы вы мне ни говорили, но я все равно отсюда не уйду. Буду ждать. Если надо месяц, то месяц. Если год, то год. Если всю жизнь, то всю жизнь, – с тоской в голосе признался Филипп.
Аким переглянулся с явно поскучневшим Силантием. Диагноз ясен: еще ни один смертный не смог справиться с чарами лесной девы. Если она дарила избраннику взаимность, то счастья хватало на всю недолгую человеческую жизнь. Чаще бывало по-другому. Очаровав человека, дева уходила и, обуянный любовной жаждой, тот погибал от неразделенной любви. И ничто не могло спасти несчастного.
– Что делать-то будем, Афанасьич? – жалостливо спросил Силантий. – Сгинет парень.
– Да ничего, – огрызнулся старейшина, – пусть живет, как жил. Даже Наста ему не поможет. Лесная дева – создание непредсказуемое. Захочет – вернется, а не захочет... в любом случае в деревне ему делать нечего – там точно с ума сойдет или руки на себя наложит. Да, не повезло тебе, Филя...
Отшельник с надеждой смотрел на стариков, но, когда услышал решение Акима, робкая улыбка тронула его губы.
– Спасибо, Аким Афанасьевич, век помнить буду. Ведь я боялся, что вы меня с собой заберете, а мне только здесь жить и хорошо. Я буду вам картины присылать. Я понимаю, что не мастер, да больше у меня Ничего нет. Айна и картины. В этом моя жизнь.
– Ладно, проехали. Ты говорил о каких-то следах у озера. Давай-ка прогуляемся туда и посмотрим на них. Дюже интересно. Да и начальникам от лесохозяйства охота на них поглядеть.
От хутора до дальних озер пошли вдоль ручья, протекавшего через двор. Филипп утверждал, что именно на водопое, облюбованном сохатыми, он и нашел останки животных.
– Вы все-таки ружья зарядите, а то, не ровен час, кто появится, – сразу же предупредил сельчан отшельник.
Сам художник огнестрельным оружием не пользовался, предпочитая самолично изготовленный лук. Спутники местного Чингачгука таким советом не пренебрегли, вооружившись, как на войну.
Продвигаясь следом за прокладывавшим дорогу среди густых кустов Филиппом, Аким почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. То же самое ощутили и другие охотники. Единственным, кто не обратил на это внимания оставался художник.
– Слышь, Афанасьич, – прошептал в спину старейшине Силантий, – за нами кто-то крадется.
Басанов кивнул и, приложив палец к губам, не останавливаясь, стал смещаться чуть в сторону, пытаясь поскорее выйти на более-менее открытое пространство. Старый лесничий настороженно завертел головой, но, так ничего и не увидев среди сплошной зелени, двинулся дальше, догонять чуть выдвинувшегося вперед Акима. Венька, нервно передернув плечами, тенью последовал за ними.
Выйдя из густых прибрежных зарослей, охотники, притормаживая разогнавшегося отшельника, осторожно осмотрелись, но лес дышал спокойствием.
– Так. Никто никуда не отходит дальше трех шагов,-распорядился Аким. – Есть здесь кто, нет никого – все едино: поганое место, несмотря на красивую обертку.
На краю густого березняка в нос ударил запах гниющего мяса. Тучи мух с жужжаньем вились над лежащими в высокой траве тушами мертвых животных. Встав чуть поодаль от места побоища, отшельник показал на утоптанную тропинку среди деревьев.
– Здесь они каждый день ходили к ручью. Стадо насчитывало шесть голов, половина лежит здесь. Остальные ушли и вряд ли вернутся сюда когда-нибудь.
– Говоришь, позавчера заметил? – спросил Савелий, разглядывая мертвых лосей.
– Да, но они уже были с запахом.
– Странно. В лесу всяких мелких зверушек хватает, и крупные тоже есть. На такой «аромат» со всей округи сбежались бы и по косточкам растащили. А здесь...
Лесничий внимательно осмотрел землю в поисках следов. Создавалось впечатление, что вожделенная для лесных зверей халявная еда по неизвестной причине стала запретной, и животные это прекрасно понимали.
– Вот, смотри, – указал Силантий на помятую траву, – медведь приходил, но постоял, посмотрел и ушел. Да от такого обеда эта животина ни в жизнь не откажется. Самое то, с душком.
Огибая туши, он прошел дальше. Венька верным телохранителем следовал за ним, не отставая. Лесничий нашел еще несколько следов хищников, но ни один из них к убитым лосям так и не подошел. Всякий раз, не доходя нескольких метров до пищи, след резко разворачивался в обратную сторону и исчезал среди берез. Создавалось впечатление, что, подойдя на запах, животные сталкивались с кем-то или чем-то настолько опасным и страшным, что сломя голову бросались наутек и больше не возвращались.
Пристальный взгляд, сверлящий спину, продолжал неприятно давить на обострившиеся нервы. Аким
